(no subject)
Nov. 22nd, 2012 12:03 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
diana_lediЯ не знаю, как у других - у меня так...
... она умерла в шестьдесят четыре года.
Все её сёстры из тех, кто родился в тридцатые и до тридцатых, все, кто пережил 32-33-е годы в Украине - они умерли рано.
Из восьмерых умерли четверо - в 10, 52, 64, 66 лет.
Остальные четверо родились после тридцатых, и они живут до сих пор, и пусть живут, восемь лет назад одной из них отметили полвека свадьбы, так это только свадьбы - они живут, и переваливают за 70, за 80.
Тем, первым четверым, дожить не дали, но дали хоть немного пожить.
И маме моей дали возможность родить меня и брата. Дождаться рождения всех внуков, помогать нам до упаду, сколько можно - и только потом умереть.
Всё равно рано.
Но она не ушла.
Я не знаю, как у других - у меня так...
Она со мной переезжает и идёт рядом. прихрамывая на больную свою ножку - последствия полиомиелита в детстве, голодно-военном детстве, я не знаю, как она вообще тогда выжила, в результате у неё одна нога была нормальной, а вторая - косточка, обтянутая кожей.
В каждом доме, который мы сейчас снимаем, она занимает или комнату, или просит выделить ей диван возле моих детей. Я говорю:
- Ну, мамочка, ну это будет неудобно. Детки уже большие, у них может быть личная жизнь. Давай вот здесь поставим тебе диван. Вот в этой комнате, которую нам бы назвать гостевой, но мы все почему-то называем её бабушкиной. Удобно тебе будет? Удобно?
Она отмахивается от таких вопросов. Когда она заботилась о собственном удобстве...
Это всё во сне.
Но это так наяву, что почти каждое утро я просыпаюсь с твёрдым знанием того, что мама жива.
Моё знание твёрдое и деловое.
Это бывает так.
Я ухожу спать с каким-то нерешённым вопросом. Их много, вопросов таких - и я иду спать, иногда очень поздно.
Во сне я продолжаю решать эти вопросы - Тигре закончить учёбу, сейчас все силы семьи должны быть брошены на это, Санди в последние дни становится плохо, это идёт осеннее обострение, там Тимофей валится от усталости, но это ничего, это любимое дело, так, нам перед отъездом залить цветы, убрать дом до блеска, еду Макару можно не готовить, он сам всё это делает великолепно, но стирку сделать, пересушить и разобрать...
... она выходит из дверного проёма открытой двери.
Она всегда появляется из проёма открытой двери. Говорит:
- Ты думаешь не об этом. Все эти дела несложные, я прослежу. Ты занимайся своим делом.
- Спасибо, мамочка! - бросаю я небрежно или просто киваю.
Небрежно - потому что за это даже не стоит благодарить, это же мамины обычные дела - проследить, помочь, подставить руки.
Когда я во сне несу горшок для Дарьи Тимофеевны, или держу на руках младенца Тимофея - я часто это делаю во сне - она появляется из проёма открытой двери и перехватывает Тимофея, улыбается плачущей Дарье Тимофеевне и что-то ей говорит, и Дарья перестаёт плакать, завороженно слушает.
Я на кухню - а мама там. Она моет посуду.
- ну что ты, мамочка. - удивляюсь я. - Я это сама.
Я всегда делала это сама, я кухню быстро перехватила в свои руки.
- Да я хоть чем-то помочь... - говорит она.
- Да ты и так помогаешь. - смеюсь я.
Вечно она переживает, что мало мне помогает, а сама на самом деле успевает всюду - запаковать мешки перед переездом, когда мы вздумаем переезжать, распаковать мешки по приезду. Я тогда прошу её сесть. Подставляю ей мешки, она извлекает одежду и раскладывает аккуратными стопками.
Точно так я усаживаю ей на диван сейчас, когда у меня результаты большой осенней стирки горой на диване, и чистые эти результаты надо отсортировать, разложить по именным стопкам, разнести по комнатам и шкафам.
- Дина, у меня завален диван. Я простаиваю. - зовёт она. - А на второй этаж я отнести не могу, ты же знаешь.
Я киваю небрежно, я знаю, что она не может. У неё больная ножка, ей трудно подняться по крутой лестнице дома, очередного нашего съёмного дома, который ей, кстати, очень нравится. Она иногда ворчит, но в целом она довольна.
ей не нравится качество земли в огороде, весной она просто возмущалась, бросала лопату и уходила в дом.
Правда, потом возвращалась как ни в чём не бывало и снова брала лопату в руки.
У неё больная ножка, но на копание земли она как-то всегда находит силы, она всегда любила и любит это простое дело - сажать, полоть.
Копает она только с помощью рук. Это немыслимо, я всегда удивляюсь, с какой силой эти маленькие ручки вгоняют лопату в землю.
А когда прополка, она просит поставить ей табурет. И пропалывает огород сидя. Прополет по кругу вокруг себя и табурета - табурет передвигает, и вскоре образовывает новый круг чистого от сорняков огорода, затем круги смыкаются, я всегда смеюсь, глядя на эти смыкающиеся круги чистоты по траектории её табурета.
Сейчас она недовольна:
- Ты опять не посадила чеснок. - говорит она.
Она так говорит, что я знаю - скоро она начнёт меня ругать, и я пугаюсь. Я не люблю, когда мама меня ругает. Не то чтобы я боялась - но неприятно, и я тогда всегда виновата, ну потому, что она же ругает всегда по делу, и я действительно не посадила чеснок.
- И - так... Давай поговорим. - требует она. - У тебя непорядок с ребёнком. Ты уверена, что она выдержит эту гонку?
Я послушно присаживаюсь - сейчас мы будем говорить.
Я люблю с ней говорить. Мы в этих разговорах всё как-то быстро раскладываем по полочкам, понимаем, где у нас тонкие места, требующие мгновенного участия, а где дело может подождать. Потом, когда мы разберёмся с делами, мы можем посплетничать. Обязательно мы посплетничаем.
Она в курсе всех наших дел, и знает всех наших друзей и знакомых, которые появились у нас после её смерти. есть такие, которые ей очень нравятся. Она с улыбкой говорит о них.
Не все нравятся.
Мы говорим. Мы говорим на нашем языке, это я специально перевожу. На самом деле эта фраза звучит так:
- І - так... Давай поговоримо. У тебе нелади з дитиною. Ти можеш з впевненістю сказать, що вона цю гонку витримає?
- Мамочка, та в неї виходу нема. Як і у нас всіх. - говорю я.
- Ну ладно. - встаёт она, опираясь на палку. - Собаку випусти, собака веде себе архіпогано! І клітку почисть вашій цій... Жихарці.
Мама уходит по своим делам. Я улыбаюсь, глядя ей вослед. Мама всегда мечтала о хорьке. Даже тогда, когда они ещё не были в моде.
- Да, я ще хотіла сказать. - оборачивается она ко мне, оглядывается, не слышит ли кто. - Ти вчора погано слухала Сашу. Ти слухала його неуважно. Я тобі скільки казала? Коли чоловік розказує про свою роботу, жінка должна кинуть все і слухать, і дивитись в рота.
- Та я знаю! - отвечаю я. - Ну ЮКОН же в мене, ну мама... Я ж писала важний текст якраз.
- Слухать і дивиться в рота! - повторяет она и стучит для пущей убедительности палкой, она всегда стучит палкой, когда хочет акцентировать. - Нічого важнішого за це нема! Юкон у неї, бачиш... ЮКОН хороше діло, но робота чоловіка - це ще важніше.
ЮКОН маме нравится.
мама всегда любила такие действия, когда поначалу кажется, что поднять их невозможно, а потом ты впрягаешься и подымаешь. И отходишь в сторону и любуешься этим, взлетевшим вгору, действием.
и всё - считает мама. И всё, и дальше пошли. К другим таким делам, и не таким, просто рутинным.
- Це треба. Організаторський досвід - це дуже важливо для дітей. - говорит мне мама. - Но Сашу ти мені не обіжай! Його успіхи на роботі для тебе найважливіше. Ну, у всякому разі дай йоме це побачити.
Мама очень любит моего мужа.
Когда он должен был вернуться из армии в наш дом, мама меня предупредила:
- І - так, шо я хотіла тобі сказать... - сказала мама, дробно постукивая палкой по полу. - Якшо ви почнете спорить з Сашою, знай, я займу його позицію. Я буду за нього.
- Чого так? - спросила я.
- Бо його мама далеко. А твоя близько. - ответила она мне.
Эти слова я поняла потом, через много лет.
... я просыпаюсь с улыбкой.
Я сейчас долго просыпаюсь. Мне нужно много времени, чтобы заставить себя встать.
Я нездорова, но это ничего - улыбаюсь себе я.
если я что-то не успею, мама подхватит. Она безошибочно высчитает то место, где нужно её пристальное внимание и её руки, пройдёт мимо меня, уставшей, припадая на свою больную ножку, которая даже не ножка, а так, кость, обтянутая кожей, и сделает так, что всё будет хорошо.
- Щас, щас, я вже встаю. - хочу сказать я маме, слыша удаляющийся стук её палки. - Мамочка, я сама, ну куди ти пішла, посидь, мама.
И только когда я встаю, одеваюсь, выхожу из комнаты, иду на кухню, делаю себе кофе, беру сигареты, иду на веранду, зовя Карму, ругая Карму за очередные безобразия, выхожу, открываю дверь во двор, выпускаю Карму, оглядываюсь, ища маму, затем дышу нехолодным воздухом этой осени - только тогда я вспоминаю.
Я вспоминаю гроб, стоящий в квартире и потом - во дворе, поток людей, шедших прощаться с ней, и я требую не хоронить, пока не приедет её младший брат. Я требую и я даже тихо кричу:
- Не хоронимо. Ждать. Ждать, поки приїде брат.
- Ждемо, ждемо. - отвечают мне. - Ну чого ти, усі ждуть.
- та я боюсь, шо люди розійдуться і не дождуться похорона. - говорю я, глядя на толпу вокруг гроба, стоящего во дворе.
Мне нет места в этой толпе, я просто не пробьюсь, да и не нужно. Там все её бывшие ученики и родители учеников, а это - весь наш посёлок.
А мне туда, к гробу, и не надо, я распоряжаюсь похоронами. я сама выбрала себе такое дело, когда она умерла, чтобы не плакать и не думать.
- Та дурненька. - отвечает мне кто-то. - Люди не розійдуться, люди будуть ждать.
Всё это вспоминаю я мгновенно, с первым глотком кофе и воздуха нехолодной этой осени.
Я вспоминаю десять дней, когда она лежала после инсульта и постепенно переставала разговаривать и отвечать, и шевелиться - просто лежала, а мы обрабатывали это тело, просто тело, а она говорила нам, что делать с её телом, чем смазать мгновенно образовавшиеся пролежни, какую простыню подложить под её тело сейчас, какую в гроб, чем смазать больную ножку, пока её тело ещё живёт и чувствует.
она нам с братом и моим мужем говорила это во сне, когда мы спали возле неё, чередуясь по два часа - один спит, второй бодрствует, третий в делах по дому, и так чередовались, она лежала дома, её нельзя было перевозить.
И каждый знал, когда получит нужные указания - за те два часа, когда приляжет поспать около неё.
Она сама выбрала такую дверь в наш сон.
Она не могла оставить нас разом и навсегда.
Я вспоминаю обо всём этом каждое утро.
Каждое утро я заново переживаю её смерть, но я уже спокойно переживаю.
Я даже очень редко плачу.
Зачем мне плакать? - мама рядом. Она переедет за нами туда, куда решим мы переехать, я выделю для неё комнату, и она появится в дверном проёме этой комнаты. Скажет мне, где у меня тонкое место, требующее пристального внимания, подставит руки. Даст совет.
А потом мы ещё сядем и посплетничаем.
Каждое утро, вспомнив о смерти мамы, я хочу загадать себе на следующий сон.
На следующую ночь, когда она обязательно появится и будет рядом со мной, я хочу загадать себе спросить у неё:
- Мамочка, а шо, смерті нема?..
- Мамочка, а что, смерти нет?...
И каждый раз я забываю. И это хорошо, и правильно, потому что я знаю приблизительно, какой получу ответ:
- Оце воно тобі треба, забивать голову дурними питаннями? У тебе діла нема? У тебе он з дитиною нелади, ти що, не бачиш, що в неї сили кончаються. І коту ти ще вчора хотіла робить компрес. Он лапа нарива. Чого не зробила? Шо, мені ще й котом занятись? Ти текст вичитала? Тобі треба текст висилать, займись вже ділом, чи шо... З котом я сама.
... смерті нема.
... смерти нет.
Пока есть дело - смерти нет.
Вы только маме моей не говорите, она будет ругать, что я тут, вместо дело делать - посты пишу.
А я не люблю, когда меня мама ругает.
... она умерла в шестьдесят четыре года.
Все её сёстры из тех, кто родился в тридцатые и до тридцатых, все, кто пережил 32-33-е годы в Украине - они умерли рано.
Из восьмерых умерли четверо - в 10, 52, 64, 66 лет.
Остальные четверо родились после тридцатых, и они живут до сих пор, и пусть живут, восемь лет назад одной из них отметили полвека свадьбы, так это только свадьбы - они живут, и переваливают за 70, за 80.
Тем, первым четверым, дожить не дали, но дали хоть немного пожить.
И маме моей дали возможность родить меня и брата. Дождаться рождения всех внуков, помогать нам до упаду, сколько можно - и только потом умереть.
Всё равно рано.
Но она не ушла.
Я не знаю, как у других - у меня так...
Она со мной переезжает и идёт рядом. прихрамывая на больную свою ножку - последствия полиомиелита в детстве, голодно-военном детстве, я не знаю, как она вообще тогда выжила, в результате у неё одна нога была нормальной, а вторая - косточка, обтянутая кожей.
В каждом доме, который мы сейчас снимаем, она занимает или комнату, или просит выделить ей диван возле моих детей. Я говорю:
- Ну, мамочка, ну это будет неудобно. Детки уже большие, у них может быть личная жизнь. Давай вот здесь поставим тебе диван. Вот в этой комнате, которую нам бы назвать гостевой, но мы все почему-то называем её бабушкиной. Удобно тебе будет? Удобно?
Она отмахивается от таких вопросов. Когда она заботилась о собственном удобстве...
Это всё во сне.
Но это так наяву, что почти каждое утро я просыпаюсь с твёрдым знанием того, что мама жива.
Моё знание твёрдое и деловое.
Это бывает так.
Я ухожу спать с каким-то нерешённым вопросом. Их много, вопросов таких - и я иду спать, иногда очень поздно.
Во сне я продолжаю решать эти вопросы - Тигре закончить учёбу, сейчас все силы семьи должны быть брошены на это, Санди в последние дни становится плохо, это идёт осеннее обострение, там Тимофей валится от усталости, но это ничего, это любимое дело, так, нам перед отъездом залить цветы, убрать дом до блеска, еду Макару можно не готовить, он сам всё это делает великолепно, но стирку сделать, пересушить и разобрать...
... она выходит из дверного проёма открытой двери.
Она всегда появляется из проёма открытой двери. Говорит:
- Ты думаешь не об этом. Все эти дела несложные, я прослежу. Ты занимайся своим делом.
- Спасибо, мамочка! - бросаю я небрежно или просто киваю.
Небрежно - потому что за это даже не стоит благодарить, это же мамины обычные дела - проследить, помочь, подставить руки.
Когда я во сне несу горшок для Дарьи Тимофеевны, или держу на руках младенца Тимофея - я часто это делаю во сне - она появляется из проёма открытой двери и перехватывает Тимофея, улыбается плачущей Дарье Тимофеевне и что-то ей говорит, и Дарья перестаёт плакать, завороженно слушает.
Я на кухню - а мама там. Она моет посуду.
- ну что ты, мамочка. - удивляюсь я. - Я это сама.
Я всегда делала это сама, я кухню быстро перехватила в свои руки.
- Да я хоть чем-то помочь... - говорит она.
- Да ты и так помогаешь. - смеюсь я.
Вечно она переживает, что мало мне помогает, а сама на самом деле успевает всюду - запаковать мешки перед переездом, когда мы вздумаем переезжать, распаковать мешки по приезду. Я тогда прошу её сесть. Подставляю ей мешки, она извлекает одежду и раскладывает аккуратными стопками.
Точно так я усаживаю ей на диван сейчас, когда у меня результаты большой осенней стирки горой на диване, и чистые эти результаты надо отсортировать, разложить по именным стопкам, разнести по комнатам и шкафам.
- Дина, у меня завален диван. Я простаиваю. - зовёт она. - А на второй этаж я отнести не могу, ты же знаешь.
Я киваю небрежно, я знаю, что она не может. У неё больная ножка, ей трудно подняться по крутой лестнице дома, очередного нашего съёмного дома, который ей, кстати, очень нравится. Она иногда ворчит, но в целом она довольна.
ей не нравится качество земли в огороде, весной она просто возмущалась, бросала лопату и уходила в дом.
Правда, потом возвращалась как ни в чём не бывало и снова брала лопату в руки.
У неё больная ножка, но на копание земли она как-то всегда находит силы, она всегда любила и любит это простое дело - сажать, полоть.
Копает она только с помощью рук. Это немыслимо, я всегда удивляюсь, с какой силой эти маленькие ручки вгоняют лопату в землю.
А когда прополка, она просит поставить ей табурет. И пропалывает огород сидя. Прополет по кругу вокруг себя и табурета - табурет передвигает, и вскоре образовывает новый круг чистого от сорняков огорода, затем круги смыкаются, я всегда смеюсь, глядя на эти смыкающиеся круги чистоты по траектории её табурета.
Сейчас она недовольна:
- Ты опять не посадила чеснок. - говорит она.
Она так говорит, что я знаю - скоро она начнёт меня ругать, и я пугаюсь. Я не люблю, когда мама меня ругает. Не то чтобы я боялась - но неприятно, и я тогда всегда виновата, ну потому, что она же ругает всегда по делу, и я действительно не посадила чеснок.
- И - так... Давай поговорим. - требует она. - У тебя непорядок с ребёнком. Ты уверена, что она выдержит эту гонку?
Я послушно присаживаюсь - сейчас мы будем говорить.
Я люблю с ней говорить. Мы в этих разговорах всё как-то быстро раскладываем по полочкам, понимаем, где у нас тонкие места, требующие мгновенного участия, а где дело может подождать. Потом, когда мы разберёмся с делами, мы можем посплетничать. Обязательно мы посплетничаем.
Она в курсе всех наших дел, и знает всех наших друзей и знакомых, которые появились у нас после её смерти. есть такие, которые ей очень нравятся. Она с улыбкой говорит о них.
Не все нравятся.
Мы говорим. Мы говорим на нашем языке, это я специально перевожу. На самом деле эта фраза звучит так:
- І - так... Давай поговоримо. У тебе нелади з дитиною. Ти можеш з впевненістю сказать, що вона цю гонку витримає?
- Мамочка, та в неї виходу нема. Як і у нас всіх. - говорю я.
- Ну ладно. - встаёт она, опираясь на палку. - Собаку випусти, собака веде себе архіпогано! І клітку почисть вашій цій... Жихарці.
Мама уходит по своим делам. Я улыбаюсь, глядя ей вослед. Мама всегда мечтала о хорьке. Даже тогда, когда они ещё не были в моде.
- Да, я ще хотіла сказать. - оборачивается она ко мне, оглядывается, не слышит ли кто. - Ти вчора погано слухала Сашу. Ти слухала його неуважно. Я тобі скільки казала? Коли чоловік розказує про свою роботу, жінка должна кинуть все і слухать, і дивитись в рота.
- Та я знаю! - отвечаю я. - Ну ЮКОН же в мене, ну мама... Я ж писала важний текст якраз.
- Слухать і дивиться в рота! - повторяет она и стучит для пущей убедительности палкой, она всегда стучит палкой, когда хочет акцентировать. - Нічого важнішого за це нема! Юкон у неї, бачиш... ЮКОН хороше діло, но робота чоловіка - це ще важніше.
ЮКОН маме нравится.
мама всегда любила такие действия, когда поначалу кажется, что поднять их невозможно, а потом ты впрягаешься и подымаешь. И отходишь в сторону и любуешься этим, взлетевшим вгору, действием.
и всё - считает мама. И всё, и дальше пошли. К другим таким делам, и не таким, просто рутинным.
- Це треба. Організаторський досвід - це дуже важливо для дітей. - говорит мне мама. - Но Сашу ти мені не обіжай! Його успіхи на роботі для тебе найважливіше. Ну, у всякому разі дай йоме це побачити.
Мама очень любит моего мужа.
Когда он должен был вернуться из армии в наш дом, мама меня предупредила:
- І - так, шо я хотіла тобі сказать... - сказала мама, дробно постукивая палкой по полу. - Якшо ви почнете спорить з Сашою, знай, я займу його позицію. Я буду за нього.
- Чого так? - спросила я.
- Бо його мама далеко. А твоя близько. - ответила она мне.
Эти слова я поняла потом, через много лет.
... я просыпаюсь с улыбкой.
Я сейчас долго просыпаюсь. Мне нужно много времени, чтобы заставить себя встать.
Я нездорова, но это ничего - улыбаюсь себе я.
если я что-то не успею, мама подхватит. Она безошибочно высчитает то место, где нужно её пристальное внимание и её руки, пройдёт мимо меня, уставшей, припадая на свою больную ножку, которая даже не ножка, а так, кость, обтянутая кожей, и сделает так, что всё будет хорошо.
- Щас, щас, я вже встаю. - хочу сказать я маме, слыша удаляющийся стук её палки. - Мамочка, я сама, ну куди ти пішла, посидь, мама.
И только когда я встаю, одеваюсь, выхожу из комнаты, иду на кухню, делаю себе кофе, беру сигареты, иду на веранду, зовя Карму, ругая Карму за очередные безобразия, выхожу, открываю дверь во двор, выпускаю Карму, оглядываюсь, ища маму, затем дышу нехолодным воздухом этой осени - только тогда я вспоминаю.
Я вспоминаю гроб, стоящий в квартире и потом - во дворе, поток людей, шедших прощаться с ней, и я требую не хоронить, пока не приедет её младший брат. Я требую и я даже тихо кричу:
- Не хоронимо. Ждать. Ждать, поки приїде брат.
- Ждемо, ждемо. - отвечают мне. - Ну чого ти, усі ждуть.
- та я боюсь, шо люди розійдуться і не дождуться похорона. - говорю я, глядя на толпу вокруг гроба, стоящего во дворе.
Мне нет места в этой толпе, я просто не пробьюсь, да и не нужно. Там все её бывшие ученики и родители учеников, а это - весь наш посёлок.
А мне туда, к гробу, и не надо, я распоряжаюсь похоронами. я сама выбрала себе такое дело, когда она умерла, чтобы не плакать и не думать.
- Та дурненька. - отвечает мне кто-то. - Люди не розійдуться, люди будуть ждать.
Всё это вспоминаю я мгновенно, с первым глотком кофе и воздуха нехолодной этой осени.
Я вспоминаю десять дней, когда она лежала после инсульта и постепенно переставала разговаривать и отвечать, и шевелиться - просто лежала, а мы обрабатывали это тело, просто тело, а она говорила нам, что делать с её телом, чем смазать мгновенно образовавшиеся пролежни, какую простыню подложить под её тело сейчас, какую в гроб, чем смазать больную ножку, пока её тело ещё живёт и чувствует.
она нам с братом и моим мужем говорила это во сне, когда мы спали возле неё, чередуясь по два часа - один спит, второй бодрствует, третий в делах по дому, и так чередовались, она лежала дома, её нельзя было перевозить.
И каждый знал, когда получит нужные указания - за те два часа, когда приляжет поспать около неё.
Она сама выбрала такую дверь в наш сон.
Она не могла оставить нас разом и навсегда.
Я вспоминаю обо всём этом каждое утро.
Каждое утро я заново переживаю её смерть, но я уже спокойно переживаю.
Я даже очень редко плачу.
Зачем мне плакать? - мама рядом. Она переедет за нами туда, куда решим мы переехать, я выделю для неё комнату, и она появится в дверном проёме этой комнаты. Скажет мне, где у меня тонкое место, требующее пристального внимания, подставит руки. Даст совет.
А потом мы ещё сядем и посплетничаем.
Каждое утро, вспомнив о смерти мамы, я хочу загадать себе на следующий сон.
На следующую ночь, когда она обязательно появится и будет рядом со мной, я хочу загадать себе спросить у неё:
- Мамочка, а шо, смерті нема?..
- Мамочка, а что, смерти нет?...
И каждый раз я забываю. И это хорошо, и правильно, потому что я знаю приблизительно, какой получу ответ:
- Оце воно тобі треба, забивать голову дурними питаннями? У тебе діла нема? У тебе он з дитиною нелади, ти що, не бачиш, що в неї сили кончаються. І коту ти ще вчора хотіла робить компрес. Он лапа нарива. Чого не зробила? Шо, мені ще й котом занятись? Ти текст вичитала? Тобі треба текст висилать, займись вже ділом, чи шо... З котом я сама.
... смерті нема.
... смерти нет.
Пока есть дело - смерти нет.
Вы только маме моей не говорите, она будет ругать, что я тут, вместо дело делать - посты пишу.
А я не люблю, когда меня мама ругает.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2012-11-22 11:45 am (UTC)А значит, она всё-таки есть; и всё, что мы пишем, это всё ж таки самообман. Он может быть литературным, как у Логинова в повести "Свет в окошке". Или - просто искренний бытовой самообман. Или как у Тарковского:
Предчувствиям не верю, и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идёт бессмертье косяком.
Ну да. Кто бы сейчас вспоминал о Таис Афинской, если бы не Ефремов. Но та Таис, знакомая мне с детства через зеркало книги, - всего лишь словесный образ; настоящая Таис была другой, и она умерла более двух тысячелетий тому назад, как умер и её конь, и её подруги, и все люди, которые её знали, восхищались, любили или боялись. От них уже ничего не осталось, кроме скудных исторических документов, и - нашего воображения.
no subject
Date: 2012-11-22 12:19 pm (UTC)И именно этот след, оставленный ею, вдохновил Ефремова.
И теперь уже нет особого значения в том, была ли она такой или немного другой.
Знаете, что сказала бы моя мама, почитав то, что я здесь наваяла?
Она бы сказала, улыбаясь и постукивая палкой:
- ну, це ти шось тут намудрила...
И я знаю это так точно, словно она сейчас сидит рядом, и читает.
:)
Это тканое полотно, о котором я говорю - это симпатичное полотно, и достаточно прочное.
А нити, которые в нём - ну что же, там есть яркие нити и толстые, а есть тонкие и почти незаметные.
Но они есть, куда они денутся?
no subject
Date: 2012-11-22 12:41 pm (UTC)А Таис... была. Может быть. Только, быть может, она была и вовсе не такой симпатичной, какой её нарисовал Ефремов. Особенно психологически. Тканое полотно... угу... только, что мне до этого полотна, если "жизнь только миг в океане бушующем"... за борт смоет - и привет акулам!
Многих вы вспомните из тех, кто был рядом с вами в вашем детстве? наверное. А в детстве вашей мамы? о! вот с этим уже намного сложнее. А много вы знаете о тех, кто был с вашей бабушкой (бабушками) рядом в их детстве? и так далее. Вот и получается, что полотно наше - придуманное, вытканное из иллюзий, полуприснившихся воспоминаний.
И кроме того... есть такая иллюзия у человечества, что оно само по себе - бессмертно. "Кошку видели? колыбельку видали?" И Стивен Кинг очень многие варианты апокалипсиса с любовью разработал... откуда мы знаем, наступит на планете XXII век или... будет ласковый дождь, будет запах земли, щебет юрких стрижей от зари до зари...
no subject
Date: 2012-11-22 12:49 pm (UTC)Каждому - по вере его.
Всё, что могу сказать - да и эти слова не мои.
:)