А значит, она всё-таки есть; и всё, что мы пишем, это всё ж таки самообман. Он может быть литературным, как у Логинова в повести "Свет в окошке". Или - просто искренний бытовой самообман. Или как у Тарковского:
Предчувствиям не верю, и примет Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда Я не бегу. На свете смерти нет: Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо Бояться смерти ни в семнадцать лет, Ни в семьдесят. Есть только явь и свет, Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете. Мы все уже на берегу морском, И я из тех, кто выбирает сети, Когда идёт бессмертье косяком.
Ну да. Кто бы сейчас вспоминал о Таис Афинской, если бы не Ефремов. Но та Таис, знакомая мне с детства через зеркало книги, - всего лишь словесный образ; настоящая Таис была другой, и она умерла более двух тысячелетий тому назад, как умер и её конь, и её подруги, и все люди, которые её знали, восхищались, любили или боялись. От них уже ничего не осталось, кроме скудных исторических документов, и - нашего воображения.
no subject
Date: 2012-11-22 11:45 am (UTC)А значит, она всё-таки есть; и всё, что мы пишем, это всё ж таки самообман. Он может быть литературным, как у Логинова в повести "Свет в окошке". Или - просто искренний бытовой самообман. Или как у Тарковского:
Предчувствиям не верю, и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идёт бессмертье косяком.
Ну да. Кто бы сейчас вспоминал о Таис Афинской, если бы не Ефремов. Но та Таис, знакомая мне с детства через зеркало книги, - всего лишь словесный образ; настоящая Таис была другой, и она умерла более двух тысячелетий тому назад, как умер и её конь, и её подруги, и все люди, которые её знали, восхищались, любили или боялись. От них уже ничего не осталось, кроме скудных исторических документов, и - нашего воображения.