![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
- Ой, Диана, я встретила Наташу, и она сказала, что у неё потерялась кошка. - сказала Юлочка, вернувшись с работы.
Юлочка моя племянница.
И вот уже второй год она живёт с нами, к нашему удовольствию, и к огорчению её семьи.
Но семья там, а Юлка хочет в Киеве. А мы в Киеве, а брат мой и семья его и Юлкина, соответственно, семья - там. Под запорожьем.
Там живёт и кусочек моей семьи - Тимоша, Юля и Дарья Тимофеевна. И это уже к огорчению нашему.
Ну, как же было бы славно, если бы все семьи жили рядом - думаю я всегда.
Я думаю об этом так часто, что, кажется, и вовсе не прекращаю об этом думать.
А вот если бы я об этом думала не так часто, то, может, всё и сложилось бы к моему удовольствию, а?
Говорят, есть такая теория. Говорят, если постоянные мысли прекратить думать, то они и сложатся в нужную пирамидку. Или картинку.
Я не скажу, чтобы я не верила в такую теорию. Я, может быть, в неё и верю. И даже считаю её большим и сильным колдовством.
Но я просто не умею прекратить думать о том, что думается.
И мало кто умеет, мне кажется.
Потому что перестать всё время думать о тех, кого любишь - это значит разлюбить их, кажется мне. А как их можно разлюбить?
Как классик говорил - "Кому дана такая сила, тот небывалый человек".
Вот Юлка приходит.
Я радуюсь, когда она приходит. Он громко говорит, войдя:
- Я дома! - и я радуюсь.
В этот раз Юлка ещё добавляет:
- Ой, Диана, я встретила Наташу, и она сказала, что у неё потерялась кошка.
Юлка называет меня по имени. Я запретила племянникам кликать меня тётей.
Тётя - фу. Не люблю.
Тем более, что, работая по ЮКОНу, нам с Тимом и Юлкой часто приходилось бегать по чиновничьим кабинетам. И хорошо было бы, если бы Юлка там вдруг брякнула - тётя?
Нехорошо. Достаточно, что Тима брякал - мама.
Чиновники очень хохотали. Они так и говорили:
- ой, да ладно, а то мы сразу не поняли, что вы родственники? Вы же как близнецы.
Конечно, мы как близнецы, особенно если в шляпах оба. Или оба в кепках. А мы с Тимом очень любим шляпы и кепки. И даже дерёмся, кто у кого кепку спёр.
А Юлка разматывает шарф и виновато смотрит на меня, как будто мы виноваты в том, что у Наташи пропала кошка.
- А какая у неё кошка? - спрашиваю я.
- Чорна-чорна. - смеётся Юлка. - Наташа сказала, чорна як ніч.
- жаль. - говорю я.
Жаль, потому что найденная нами неделю назад, в самый мороз, кошка Лаврентий палыч Берия - она совсем не чёрная. А шоколадная с белым воротником и лапками.
- А может, всё же это кошка Наташи? - спрашивает Юлка.
- Так она же не чёрная. - говорю я.
- Так и Наташа ж не... - и Юлка толерантно умолкает.
Наташа наша соседка. Она падчерица Слепого Шамана.
Наташа - хорошая девочка. Её все любят и все с ней разговаривают. С Наташей можно поговорить, и она даже ответит, и будет поддерживать разговор. Ей двадцать шесть лет, но остановилась она в развитии где-то на уровне лет девяти. И выглядит такой совсем девочкой.
Я не знаю, как точно называется этот диагноз, да мне особо и не интересно. Просто Наташа хорошая девочка, и мы её тоже любим.
Никому не придёт в голову обидеть Наташу. В селе не принято обижать таких девочек как Наташа.
Правда, соседи говорят, что однажды, когда Наташа неосторожно сходила в яр одна - её там обидели. И все тогда были очень возмущены. Обидевших было несколько, и им светили немалые сроки, но они откупились, говорят соседи.
Но мы морщимся, когда слышим такие рассказы, и переводим разговор на другую тему.
Наташа одета очень неважно, но это не потому, что ей нечего надеть. А просто в селе много работы по дому и огороду - вот люди и носят простую и старую одежду.
А когда люди собираются на четверговый базар, или на гуляния в центре этого села - Наташа идёт тоже.
Тогда она нарядная и чистая.
- Какая ты красивая, Наташа. - говорим мы.
Она в ответ довольно стесняется.
Когда-то мы сделали ошибку, мы решили подарить Наташе одежду. И она строго и не без достоинства ответила нам, что брать одежду ей не велит мама. Потому что одежды у неё хватает.
И нам стало немного стыдно.
Теперь мы можем позволить себе угостить Наташу мороженым.
Или предложить покататься на роликовых коньках.
Или подарить сирень - конечно, когда расцветёт сирень.
А более ничего и нельзя. Мы бы могли подарить Наташе денег, чтобы она купила себе вкусное - но мы боимся, что её мама обидится.
Нельзя же ни с того ни с сего дарить деньги человеку, у которого есть мама и папа, брат и тётя. Была ещё кошка, но вот пропала.
Чорна-чорна. Як ніч.
- Диана, но вы же на всякий случай покажете Наташе Берию? - спрашивает Юлка. - Вдруг всё же это её кошка, или она захочет её взять вместо своей пропавшей?
В селе почти не бывает личных кошек.
Здесь кошки общие. Общинные, можно сказать. Все их кормят - а за это кошки ловят и едят всехных мышей.
Но бывают и личные кошки, бывают.
- Обязательно спросите завтра! - говорит Юлка, поднимаясь в свою комнату на втором этаже. - А то Наташа сказала, что она плачет.
Ох ты, Господи. Я начинаю волноваться.
Нельзя, чтобы девочки плакали. Тем более нельзя, чтобы плакали такие девочки, как Наташа.
И утром, когда все уезжают на работу - я выхожу на крыльцо курить. Я выхожу даже чаще обычного, чтобы увидеть же Наташу.
- Наташа! - зову я, когда она выходит из своего домика.
В руках у Наташи ведро, полное помоями.
Помои надо вынести через дорогу. Но Наташа ставит ведро рядом с калиткой и идёт к нашему дому.
- А зайди до мене, Наташа. - зову я её.
- Доброго ранку. - доверчиво улыбается мне Наташа.
Есть теория, что в каждом человеке превалирует какая-то одна доминантная черта. Но не у Наташи. Наташа выпадает из теории.
Две доминантных черты у неё - доверчивость и осторожность.
И эту смесь доверчивости и осторожности Наташа вкладывает в своё сдавленно личико и растягивает в улыбку навстречу мне.
- Я чула, ти кицю загубила, правда? - говорю я ей.
- Ой, правда. - сокрушается Наташа.
Она делает это так картинно и горестно, что я начинаю сомневаться, а была ли там кошка в самом деле. Но всё же приглашаю Наташу в дом.
Мы поднимаемся на второй этаж, в Юлкину комнату. Именно там решили оставить Лаврентия Палыча Берию до утренней встречи с Наташей. ну, и до смотрин.
Мы идём по лестнице, наташа восхищённо крутит головой, разглядывая фотографии, развешенные на дощатых стенах, округляет глаза при виде доспеха по имен Зигфрид - и мы входим в Юлкину комнату.
- То якого кольору твоя киця? - уточняю я.
- Чорна! - восклицает Наташа, и всплескивает руками. - Чорна-чорна, як ніч!
- От біда. - сожалею я, наклоняясь к столу. - І шо, жодної білої цяточки?
- Жодної-жодної! - божится Наташа.
И я достала из-под стола кошку по имени Лаврентий Палыч Берия.
Так назвали её младшие девочки. Не спрашивайте почему. Мы же не спрашивали.
Наташа и кошка закричали одновременно.
Наташа закричала:
- Моя!
а что кричала кошка, я не разобрала.
Кошка спикировала из моих рук на Наташу, обняла её лапами за шею и вцепилась когтями в старенькую наташину курточку.
Шоколадна-белая - "чорна-чорна, як ніч" - кошка громко урчала, обняв Наташу за шею.
А Наташа, конечно, плакала.
Я очень удивилась. Я впервые увидела, как она плачет.
- Я так плакала! - сказала Наташа, поворачивая ко мне сдавленное личико. - Я усю неділю плакала, поки її шукала. Я її так люблю.
Всё это выглядело крайне трогательно, но мне всё же было стыдно.
- А вона стала така товста. - довольно сказала Наташа, и мне стало стыдно немного меньше.
Конечно, мы собирались поспрашивать у соседей, не терялась ли у кого кошка, шоколадно-белая. Очень урчащая.
Но заболела Карма, нам было не до этого - к тому же мы задумывались, стоит ли отдавать потерянную кошку таким соседям, которые в метельную ночь выгнали её из дома.
Но этот кошкин крик и полёт её из моих рук к Наташе, конечно, всё решал.
- Я така вам благодарна! - уходя, говорила Наташа.
- Така вам благодарна. Що підібрали. - говорила она, крепко держа руками кошку, влезая ногой в калошу, на три размера больше её детской ножки.
- Що не вигнали. Що годували. Такая благодарна я вам. - ловя второй ногой калошу, говорила Наташа.
Наташа не попадала ногами в эти огромные калоши, потому что не смотрела она на них. Она смотрела на меня, снизу вверх, и слёзы текли по её не слишком чистому личику, из кторого стёрла Наташа осторожность, оставив там только доверчивость.
- А як же її звуть? - крикнула я вослед.
Мне надо было что-то крикнуть, наверное, для того, чтобы как-то заглушить стыд. К тому же мне стало действительно интересно, как назвала Наташа свою кошку - конечно, скорее всего Муркой. да точно Муркой. Ну, как ещё могут называть кошку в селе?
Тем более Наташа.
- Розочка. - повернула ко мне счастливое лицо Наташа.
- Я називаю її Розочкою. - нежно повторила она.
Розочка яростно впивалась когтями в наташину куртку.
Даже не оглянулась.
- Розочка... мда. - вздохнула я с облегчением.
Конечно, лишняя кошка нам изрядно мешала.
Конечно, Лаврентий Палыч... тьфу! Розочка ещё не раз придёт к нам в гости - здесь было вкусно, а такие Розочки, они ж не дуры.
Конечно, прекрасно, что воссоединились два любящих сердца.
но как представлю, что этот сморщенный ребёнок целую неделю рыдал - нехорошо как получилось, а?
Юлочка моя племянница.
И вот уже второй год она живёт с нами, к нашему удовольствию, и к огорчению её семьи.
Но семья там, а Юлка хочет в Киеве. А мы в Киеве, а брат мой и семья его и Юлкина, соответственно, семья - там. Под запорожьем.
Там живёт и кусочек моей семьи - Тимоша, Юля и Дарья Тимофеевна. И это уже к огорчению нашему.
Ну, как же было бы славно, если бы все семьи жили рядом - думаю я всегда.
Я думаю об этом так часто, что, кажется, и вовсе не прекращаю об этом думать.
А вот если бы я об этом думала не так часто, то, может, всё и сложилось бы к моему удовольствию, а?
Говорят, есть такая теория. Говорят, если постоянные мысли прекратить думать, то они и сложатся в нужную пирамидку. Или картинку.
Я не скажу, чтобы я не верила в такую теорию. Я, может быть, в неё и верю. И даже считаю её большим и сильным колдовством.
Но я просто не умею прекратить думать о том, что думается.
И мало кто умеет, мне кажется.
Потому что перестать всё время думать о тех, кого любишь - это значит разлюбить их, кажется мне. А как их можно разлюбить?
Как классик говорил - "Кому дана такая сила, тот небывалый человек".
Вот Юлка приходит.
Я радуюсь, когда она приходит. Он громко говорит, войдя:
- Я дома! - и я радуюсь.
В этот раз Юлка ещё добавляет:
- Ой, Диана, я встретила Наташу, и она сказала, что у неё потерялась кошка.
Юлка называет меня по имени. Я запретила племянникам кликать меня тётей.
Тётя - фу. Не люблю.
Тем более, что, работая по ЮКОНу, нам с Тимом и Юлкой часто приходилось бегать по чиновничьим кабинетам. И хорошо было бы, если бы Юлка там вдруг брякнула - тётя?
Нехорошо. Достаточно, что Тима брякал - мама.
Чиновники очень хохотали. Они так и говорили:
- ой, да ладно, а то мы сразу не поняли, что вы родственники? Вы же как близнецы.
Конечно, мы как близнецы, особенно если в шляпах оба. Или оба в кепках. А мы с Тимом очень любим шляпы и кепки. И даже дерёмся, кто у кого кепку спёр.
А Юлка разматывает шарф и виновато смотрит на меня, как будто мы виноваты в том, что у Наташи пропала кошка.
- А какая у неё кошка? - спрашиваю я.
- Чорна-чорна. - смеётся Юлка. - Наташа сказала, чорна як ніч.
- жаль. - говорю я.
Жаль, потому что найденная нами неделю назад, в самый мороз, кошка Лаврентий палыч Берия - она совсем не чёрная. А шоколадная с белым воротником и лапками.
- А может, всё же это кошка Наташи? - спрашивает Юлка.
- Так она же не чёрная. - говорю я.
- Так и Наташа ж не... - и Юлка толерантно умолкает.
Наташа наша соседка. Она падчерица Слепого Шамана.
Наташа - хорошая девочка. Её все любят и все с ней разговаривают. С Наташей можно поговорить, и она даже ответит, и будет поддерживать разговор. Ей двадцать шесть лет, но остановилась она в развитии где-то на уровне лет девяти. И выглядит такой совсем девочкой.
Я не знаю, как точно называется этот диагноз, да мне особо и не интересно. Просто Наташа хорошая девочка, и мы её тоже любим.
Никому не придёт в голову обидеть Наташу. В селе не принято обижать таких девочек как Наташа.
Правда, соседи говорят, что однажды, когда Наташа неосторожно сходила в яр одна - её там обидели. И все тогда были очень возмущены. Обидевших было несколько, и им светили немалые сроки, но они откупились, говорят соседи.
Но мы морщимся, когда слышим такие рассказы, и переводим разговор на другую тему.
Наташа одета очень неважно, но это не потому, что ей нечего надеть. А просто в селе много работы по дому и огороду - вот люди и носят простую и старую одежду.
А когда люди собираются на четверговый базар, или на гуляния в центре этого села - Наташа идёт тоже.
Тогда она нарядная и чистая.
- Какая ты красивая, Наташа. - говорим мы.
Она в ответ довольно стесняется.
Когда-то мы сделали ошибку, мы решили подарить Наташе одежду. И она строго и не без достоинства ответила нам, что брать одежду ей не велит мама. Потому что одежды у неё хватает.
И нам стало немного стыдно.
Теперь мы можем позволить себе угостить Наташу мороженым.
Или предложить покататься на роликовых коньках.
Или подарить сирень - конечно, когда расцветёт сирень.
А более ничего и нельзя. Мы бы могли подарить Наташе денег, чтобы она купила себе вкусное - но мы боимся, что её мама обидится.
Нельзя же ни с того ни с сего дарить деньги человеку, у которого есть мама и папа, брат и тётя. Была ещё кошка, но вот пропала.
Чорна-чорна. Як ніч.
- Диана, но вы же на всякий случай покажете Наташе Берию? - спрашивает Юлка. - Вдруг всё же это её кошка, или она захочет её взять вместо своей пропавшей?
В селе почти не бывает личных кошек.
Здесь кошки общие. Общинные, можно сказать. Все их кормят - а за это кошки ловят и едят всехных мышей.
Но бывают и личные кошки, бывают.
- Обязательно спросите завтра! - говорит Юлка, поднимаясь в свою комнату на втором этаже. - А то Наташа сказала, что она плачет.
Ох ты, Господи. Я начинаю волноваться.
Нельзя, чтобы девочки плакали. Тем более нельзя, чтобы плакали такие девочки, как Наташа.
И утром, когда все уезжают на работу - я выхожу на крыльцо курить. Я выхожу даже чаще обычного, чтобы увидеть же Наташу.
- Наташа! - зову я, когда она выходит из своего домика.
В руках у Наташи ведро, полное помоями.
Помои надо вынести через дорогу. Но Наташа ставит ведро рядом с калиткой и идёт к нашему дому.
- А зайди до мене, Наташа. - зову я её.
- Доброго ранку. - доверчиво улыбается мне Наташа.
Есть теория, что в каждом человеке превалирует какая-то одна доминантная черта. Но не у Наташи. Наташа выпадает из теории.
Две доминантных черты у неё - доверчивость и осторожность.
И эту смесь доверчивости и осторожности Наташа вкладывает в своё сдавленно личико и растягивает в улыбку навстречу мне.
- Я чула, ти кицю загубила, правда? - говорю я ей.
- Ой, правда. - сокрушается Наташа.
Она делает это так картинно и горестно, что я начинаю сомневаться, а была ли там кошка в самом деле. Но всё же приглашаю Наташу в дом.
Мы поднимаемся на второй этаж, в Юлкину комнату. Именно там решили оставить Лаврентия Палыча Берию до утренней встречи с Наташей. ну, и до смотрин.
Мы идём по лестнице, наташа восхищённо крутит головой, разглядывая фотографии, развешенные на дощатых стенах, округляет глаза при виде доспеха по имен Зигфрид - и мы входим в Юлкину комнату.
- То якого кольору твоя киця? - уточняю я.
- Чорна! - восклицает Наташа, и всплескивает руками. - Чорна-чорна, як ніч!
- От біда. - сожалею я, наклоняясь к столу. - І шо, жодної білої цяточки?
- Жодної-жодної! - божится Наташа.
И я достала из-под стола кошку по имени Лаврентий Палыч Берия.
Так назвали её младшие девочки. Не спрашивайте почему. Мы же не спрашивали.
Наташа и кошка закричали одновременно.
Наташа закричала:
- Моя!
а что кричала кошка, я не разобрала.
Кошка спикировала из моих рук на Наташу, обняла её лапами за шею и вцепилась когтями в старенькую наташину курточку.
Шоколадна-белая - "чорна-чорна, як ніч" - кошка громко урчала, обняв Наташу за шею.
А Наташа, конечно, плакала.
Я очень удивилась. Я впервые увидела, как она плачет.
- Я так плакала! - сказала Наташа, поворачивая ко мне сдавленное личико. - Я усю неділю плакала, поки її шукала. Я її так люблю.
Всё это выглядело крайне трогательно, но мне всё же было стыдно.
- А вона стала така товста. - довольно сказала Наташа, и мне стало стыдно немного меньше.
Конечно, мы собирались поспрашивать у соседей, не терялась ли у кого кошка, шоколадно-белая. Очень урчащая.
Но заболела Карма, нам было не до этого - к тому же мы задумывались, стоит ли отдавать потерянную кошку таким соседям, которые в метельную ночь выгнали её из дома.
Но этот кошкин крик и полёт её из моих рук к Наташе, конечно, всё решал.
- Я така вам благодарна! - уходя, говорила Наташа.
- Така вам благодарна. Що підібрали. - говорила она, крепко держа руками кошку, влезая ногой в калошу, на три размера больше её детской ножки.
- Що не вигнали. Що годували. Такая благодарна я вам. - ловя второй ногой калошу, говорила Наташа.
Наташа не попадала ногами в эти огромные калоши, потому что не смотрела она на них. Она смотрела на меня, снизу вверх, и слёзы текли по её не слишком чистому личику, из кторого стёрла Наташа осторожность, оставив там только доверчивость.
- А як же її звуть? - крикнула я вослед.
Мне надо было что-то крикнуть, наверное, для того, чтобы как-то заглушить стыд. К тому же мне стало действительно интересно, как назвала Наташа свою кошку - конечно, скорее всего Муркой. да точно Муркой. Ну, как ещё могут называть кошку в селе?
Тем более Наташа.
- Розочка. - повернула ко мне счастливое лицо Наташа.
- Я називаю її Розочкою. - нежно повторила она.
Розочка яростно впивалась когтями в наташину куртку.
Даже не оглянулась.
- Розочка... мда. - вздохнула я с облегчением.
Конечно, лишняя кошка нам изрядно мешала.
Конечно, Лаврентий Палыч... тьфу! Розочка ещё не раз придёт к нам в гости - здесь было вкусно, а такие Розочки, они ж не дуры.
Конечно, прекрасно, что воссоединились два любящих сердца.
но как представлю, что этот сморщенный ребёнок целую неделю рыдал - нехорошо как получилось, а?