НЕМАТРИАРХАТ (DE PROFUNDIS) ч.4
Aug. 21st, 2012 02:18 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
diana_ledi... Здесь можно всё, и нет ограничений.
Есть рамки, но ты их выбираешь для себя сама. Испуг здесь не помощник, и не помогут знания. А только щупальца, присоски, всплывающие бесформенным комком de profundis - из глубины воззвах - куски с присосками отрываются, присасываются и растворяются в тебе, в крови, чтобы всплывать теперь по мере надобности...
Здесь нет презумпции невиновности, потому что каждая может быть виновной. Потому что каждая выбирает для себя свои рамки.
Потому здесь коротки и беспощадны суды, и бесполезно что-то доказывать.
Здесь никому нельзя верить, по той причине, что ниша интимная. Дочь не признается матери, сестра сестре не скажет.
Именно поэтому здесь нужно быстрее определяться в поисках своих.
Вопрос территорий и границ.
Рамок и законов.
Во всеобщем весёлом и страшном беззаконии.
… Я знала одну – она рвала на куски, кто обижал тех, кого она назвала своими.
Однажды меня позвали в один дом. Ну, как позвали…
Мне позвонили и рассказали, что что-то всё как-то нехорошо. И всё хуже и хуже. И тревожно так, знаешь ли…
И:
- А ты к нам не собираешься? Мы были бы рады. – вот как позвали.
В том ритме отношений это звучало как крик.
Тогда я стала собираться и эту одну позвала с собой, объяснив ситуацию.
- Бог мой, как интересно! – она заинтересовалась, глаза заблестели.
И поехала со мной. Ехали мы не так чтобы далеко, километров четыреста. У меня там друзьям стало тревожно, я потому ехала, а ей просто стало интересно.
- Так ты говоришь, в доме появилась чужая женщина…
- Да, пожить пустили старую подругу, у неё сессия. – я отрывисто отвечала.
- Так ты говоришь, она не замужем…
- да, и ей скоро к закату, время поджимает.
- Так ты говоришь, у мужчин в доме началась рвота и с кровью…
- Ну да, она же им готовит.
- Так ты говоришь, этот дом тебе дорог…
- Да.
Она вошла в дом, глаза блестели от весёлого охотничьего азарта.
- Ухтышечка. – она сказала.
Она всегда говорила так, без пробелов.
Мужчины оживились. При ней они всегда оживлялись.
При таких всегда мужчины оживляются, а ТАКИХ здесь – каждая вторая. Остальные первые попроще будут. Но тоже непростые.
Она приготовила еду. Все ели, все остались живы. Вечером пришла подозреваемая. Они глазами встретились, две этих, и подозреваемая глаза опустила.
Был славный вечер, и утром мы уехали.
- Ты меня поняла. – утвердительно спросила моя, прощаясь.
Та кивнула.
Вот и всё. Ничего не было сделано. Никаких взмахов волшебной палочкой, и никаких котлов с дьявольским зельем. Ничего этого не нужно там, где встречаются две таких силы.
- Бедная. – сказала одна моя, когда мы ехали назад. – Она взялась не за своё полено. Она сама не знает, чем заплатит. Я знаю. Бедная… Дай Бог, чтобы живой осталась.
Ту, вторую, я увидела через полгода. Она состарилась за эти полгода лет на десять.
Никто не виноват – она сама выбрала границы, через которые можно переступить.
Никто не виноват – границы есть границы.
Бесплатно не бывает ничего.
- Ну говоришь им, говоришь… А им плевать, всё кажется им просто. – моя сказала, узнав о результате. – Ну разве мама ей не говорила – не делай. Никогда не делай приворот.
… я знала одну – она о помощи просила. Она сказала:
- Всё, не могу. Я не могу без него жить. Ты знаешь, так бывает.
Я знала, так бывает.
- Ты можешь. Сделай. – попросила она.
- А кто не может? Легче этого нет ничего, все могут. Ну, или почти все. – я ей ответила.
- И это работает? - она спросила жадно.
- Конечно, работает. Что бы другое работало так просто и легко, как это. - ответила я ей.
- Тогда помоги. Ну кто мне поможет, кроме тебя? Ты видишь, я бешеной становлюсь, когда он с ней. Я чувствую, когда он с ней, ты веришь? А я не могу без него.
Я верила и знала.
- Мы все бешеные. – я тихо ей сказала. – Мы бешеные, когда они не с нами. Но то, чего ты хочешь – я не стану делать. И тебе не советую. Не надо.
- Хорошо. Тогда скажи мне, что мне делать. Я разрушаюсь, ты что, не видишь?
- Делай, что делаешь. У тебя больше нет дорог, только эта одна. Пока не пройдёшь, не сможешь вырваться из этого. – ответила я ей.
- Но ты же понимаешь, что в конце… Если останусь живой… Я приползу к тебе, только к тебе, ты понимаешь? Мне больше не к кому ползти. И я буду просить тебя спасти меня, ты понимаешь?
- Я понимаю. Я не спасу тебя. Я не смогу тебе ничем помочь тогда, как и сейчас. Но никогда… ты слышишь – никогда…
… Они все бешеные, и для них нет тайн.
Кто выпил – они увидят сразу, и кто питьё подал – сразу поймут.
Они читают друг друга как книги, напечатанные крупным детским шрифтом.
… Они могут всё – но они не могут этим пользоваться. Им рамки мешают. Рано или поздно, но большинство из них понимает – нельзя. Нельзя ничего, и с каждым годом всё меньше можно.
Всё, что работало в детстве, все эти приговорки, эти слова и этот эфемерный мох впридачу – сейчас бы оно взорвалось и заиграло в десять, во сто раз сильнее – но уже нельзя.
Потому что то, что давалось в детстве бесплатно, под защитой старых бабушкиных рук, маминых ладоней – сейчас всё на тебе, и только на тебе.
И – ничего бесплатно. Знают. Ждут. Когда станет можно.
Бедняги.
Мы…
Я не знаю, в чём дело и почему оно обстоит именно так. Возможно, здесь такой состав грунта, возможно, в нём присутствует секретный элемент, который не приснился Дмитрию Менделееву и оттого остался неучтённым.
Возможно, есть ещё страны, кажется, есть ещё несколько стран, где всё обстоит так, и где такая каждая. А та, что скажет – Нет! – не верьте. Просто она испугана. Это пройдёт. Это проходит…
... я не знаю, в чём дело - но, чем бы это ни было - оно является тайной, которую народ несёт веками.
Легко нести тайну, неизвестную по сути.
То-есть тайна есть, а в чём суть её - никто не знает.
Всё равно несут.
Здесь просто нужно помнить и ждать.
Ждать – самое сложное колдовство. Здесь ожидание – урок, и время ему – вся жизнь.
… однажды я вспомню день, в котором красивая девочка, не знающая о своей красоте, ела сливы и виноград, и было почти прозрачное нейлоновое платье, и бюстгальтер, который нежно щекотал грудь...
Тогда я сяду в поезд и поеду в другой город, в дом, где старая тётка, одна из немногих оставшихся из старого ковена, живёт только ради одного – держать жизнь дяди, последнего из тех, кто тогда, в день моего посвящения, собирался на рыбалку.
Старый доцент кряхтя поднимется навстречу, поправит галстук и поцелует мою руку. Мне захочется плакать, я посмотрю на тётку. Она спокойно и любовно будет глядеть на высохшего старика, своего мужа.
А он - он знает, кто держит его жизнь.
Все эти женщины держат жизни и дороги тех, кого они любят.
И это единственное, что делать можно и нужно.
Правда, на этом иногда сгораешь. Если вбросишь слишком много сил, если попросишь о сложном, и если плату предъявят именно такую.
Но это будет правильный костёр. Имя ему – любовь.
Гори. Не бойся. Любовь оправдывает всё.
Но только…
Никогда.
Не делай.
Приворот.
окончание
предыдущие
http://diana-ledi.livejournal.com/921252.html ч.1
http://diana-ledi.livejournal.com/921396.html ч.2
http://diana-ledi.livejournal.com/921724.html ч.3
Есть рамки, но ты их выбираешь для себя сама. Испуг здесь не помощник, и не помогут знания. А только щупальца, присоски, всплывающие бесформенным комком de profundis - из глубины воззвах - куски с присосками отрываются, присасываются и растворяются в тебе, в крови, чтобы всплывать теперь по мере надобности...
Здесь нет презумпции невиновности, потому что каждая может быть виновной. Потому что каждая выбирает для себя свои рамки.
Потому здесь коротки и беспощадны суды, и бесполезно что-то доказывать.
Здесь никому нельзя верить, по той причине, что ниша интимная. Дочь не признается матери, сестра сестре не скажет.
Именно поэтому здесь нужно быстрее определяться в поисках своих.
Вопрос территорий и границ.
Рамок и законов.
Во всеобщем весёлом и страшном беззаконии.
… Я знала одну – она рвала на куски, кто обижал тех, кого она назвала своими.
Однажды меня позвали в один дом. Ну, как позвали…
Мне позвонили и рассказали, что что-то всё как-то нехорошо. И всё хуже и хуже. И тревожно так, знаешь ли…
И:
- А ты к нам не собираешься? Мы были бы рады. – вот как позвали.
В том ритме отношений это звучало как крик.
Тогда я стала собираться и эту одну позвала с собой, объяснив ситуацию.
- Бог мой, как интересно! – она заинтересовалась, глаза заблестели.
И поехала со мной. Ехали мы не так чтобы далеко, километров четыреста. У меня там друзьям стало тревожно, я потому ехала, а ей просто стало интересно.
- Так ты говоришь, в доме появилась чужая женщина…
- Да, пожить пустили старую подругу, у неё сессия. – я отрывисто отвечала.
- Так ты говоришь, она не замужем…
- да, и ей скоро к закату, время поджимает.
- Так ты говоришь, у мужчин в доме началась рвота и с кровью…
- Ну да, она же им готовит.
- Так ты говоришь, этот дом тебе дорог…
- Да.
Она вошла в дом, глаза блестели от весёлого охотничьего азарта.
- Ухтышечка. – она сказала.
Она всегда говорила так, без пробелов.
Мужчины оживились. При ней они всегда оживлялись.
При таких всегда мужчины оживляются, а ТАКИХ здесь – каждая вторая. Остальные первые попроще будут. Но тоже непростые.
Она приготовила еду. Все ели, все остались живы. Вечером пришла подозреваемая. Они глазами встретились, две этих, и подозреваемая глаза опустила.
Был славный вечер, и утром мы уехали.
- Ты меня поняла. – утвердительно спросила моя, прощаясь.
Та кивнула.
Вот и всё. Ничего не было сделано. Никаких взмахов волшебной палочкой, и никаких котлов с дьявольским зельем. Ничего этого не нужно там, где встречаются две таких силы.
- Бедная. – сказала одна моя, когда мы ехали назад. – Она взялась не за своё полено. Она сама не знает, чем заплатит. Я знаю. Бедная… Дай Бог, чтобы живой осталась.
Ту, вторую, я увидела через полгода. Она состарилась за эти полгода лет на десять.
Никто не виноват – она сама выбрала границы, через которые можно переступить.
Никто не виноват – границы есть границы.
Бесплатно не бывает ничего.
- Ну говоришь им, говоришь… А им плевать, всё кажется им просто. – моя сказала, узнав о результате. – Ну разве мама ей не говорила – не делай. Никогда не делай приворот.
… я знала одну – она о помощи просила. Она сказала:
- Всё, не могу. Я не могу без него жить. Ты знаешь, так бывает.
Я знала, так бывает.
- Ты можешь. Сделай. – попросила она.
- А кто не может? Легче этого нет ничего, все могут. Ну, или почти все. – я ей ответила.
- И это работает? - она спросила жадно.
- Конечно, работает. Что бы другое работало так просто и легко, как это. - ответила я ей.
- Тогда помоги. Ну кто мне поможет, кроме тебя? Ты видишь, я бешеной становлюсь, когда он с ней. Я чувствую, когда он с ней, ты веришь? А я не могу без него.
Я верила и знала.
- Мы все бешеные. – я тихо ей сказала. – Мы бешеные, когда они не с нами. Но то, чего ты хочешь – я не стану делать. И тебе не советую. Не надо.
- Хорошо. Тогда скажи мне, что мне делать. Я разрушаюсь, ты что, не видишь?
- Делай, что делаешь. У тебя больше нет дорог, только эта одна. Пока не пройдёшь, не сможешь вырваться из этого. – ответила я ей.
- Но ты же понимаешь, что в конце… Если останусь живой… Я приползу к тебе, только к тебе, ты понимаешь? Мне больше не к кому ползти. И я буду просить тебя спасти меня, ты понимаешь?
- Я понимаю. Я не спасу тебя. Я не смогу тебе ничем помочь тогда, как и сейчас. Но никогда… ты слышишь – никогда…
… Они все бешеные, и для них нет тайн.
Кто выпил – они увидят сразу, и кто питьё подал – сразу поймут.
Они читают друг друга как книги, напечатанные крупным детским шрифтом.
… Они могут всё – но они не могут этим пользоваться. Им рамки мешают. Рано или поздно, но большинство из них понимает – нельзя. Нельзя ничего, и с каждым годом всё меньше можно.
Всё, что работало в детстве, все эти приговорки, эти слова и этот эфемерный мох впридачу – сейчас бы оно взорвалось и заиграло в десять, во сто раз сильнее – но уже нельзя.
Потому что то, что давалось в детстве бесплатно, под защитой старых бабушкиных рук, маминых ладоней – сейчас всё на тебе, и только на тебе.
И – ничего бесплатно. Знают. Ждут. Когда станет можно.
Бедняги.
Мы…
Я не знаю, в чём дело и почему оно обстоит именно так. Возможно, здесь такой состав грунта, возможно, в нём присутствует секретный элемент, который не приснился Дмитрию Менделееву и оттого остался неучтённым.
Возможно, есть ещё страны, кажется, есть ещё несколько стран, где всё обстоит так, и где такая каждая. А та, что скажет – Нет! – не верьте. Просто она испугана. Это пройдёт. Это проходит…
... я не знаю, в чём дело - но, чем бы это ни было - оно является тайной, которую народ несёт веками.
Легко нести тайну, неизвестную по сути.
То-есть тайна есть, а в чём суть её - никто не знает.
Всё равно несут.
Здесь просто нужно помнить и ждать.
Ждать – самое сложное колдовство. Здесь ожидание – урок, и время ему – вся жизнь.
… однажды я вспомню день, в котором красивая девочка, не знающая о своей красоте, ела сливы и виноград, и было почти прозрачное нейлоновое платье, и бюстгальтер, который нежно щекотал грудь...
Тогда я сяду в поезд и поеду в другой город, в дом, где старая тётка, одна из немногих оставшихся из старого ковена, живёт только ради одного – держать жизнь дяди, последнего из тех, кто тогда, в день моего посвящения, собирался на рыбалку.
Старый доцент кряхтя поднимется навстречу, поправит галстук и поцелует мою руку. Мне захочется плакать, я посмотрю на тётку. Она спокойно и любовно будет глядеть на высохшего старика, своего мужа.
А он - он знает, кто держит его жизнь.
Все эти женщины держат жизни и дороги тех, кого они любят.
И это единственное, что делать можно и нужно.
Правда, на этом иногда сгораешь. Если вбросишь слишком много сил, если попросишь о сложном, и если плату предъявят именно такую.
Но это будет правильный костёр. Имя ему – любовь.
Гори. Не бойся. Любовь оправдывает всё.
Но только…
Никогда.
Не делай.
Приворот.
окончание
предыдущие
http://diana-ledi.livejournal.com/921252.html ч.1
http://diana-ledi.livejournal.com/921396.html ч.2
http://diana-ledi.livejournal.com/921724.html ч.3
