НЕМАТРИАРХАТ (DE PROFUNDIS) ч.2
Aug. 21st, 2012 12:46 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
diana_lediЭти щупальца, их не замечаешь, их начинаешь понимать только потом.
И то так - когда они всплывают эпизодами, цветными такими картинками из памяти.
Вот семечко яблочное. Его надо обязательно съесть. Зачем, почему - не понимаешь, но так надо. Не то чтобы ты любила яблочные семечки, но надо как семя подсолнечное разгрызть и глотнуть. Ещё что-то сказать при этом. И - так потом и сбудется.
Всегда сбывается.
Потом костёр и кто-то говорит, что это же Ивана Купала. Просто вышли развести костёр и испечь картошку. А тут вспомнили, что это ночь на Ивана Купала. Тогда уходишь в темноту с фонариком и срываешь какие-то стебли. Обязательно разные и определённое число. Тогда возвращаешься к костру и вбрасываешь. Никто не спрашивает зачем.
Потом, спустя много лет, вспомнишь, что тогда срывала, в первый раз - прочтёшь, сверишь - всё правильно срывала.
Пепел от того костра тоже не оставишь весь, а с собой возьмёшь. Кто говорил брать с собой, кто учил, во что заворачивать и что с ним дальше делать - не помнишь. Помнишь первый результат. Всегда на следующий после ночи купальской день, и только до двух часов дня почему-то.
И все следующие результаты, из года в год. Все разные, но похожие. Как Скорую вызывают к одной, соседка она, фельдшер стоит рядом с диваном и ничего не понимает, а её на диване выгибает колесом, только наоборот, как будто "мостик" делает. И она тебя зовёт. Вот вынь ей да положь тебя, и хоть тресни.
Или как стучат в дверь требовательно и отчаянно, дверь открываешь - а там эта...
ну, неважно, кто. Не к ночи вспомнить. Потом ей ещё голову под мостом отрезали. Жуткая была история.
Так вот, сползает она по дверному косяку и у тебя водички просит. Колотит её, страшно смотреть, и выгибает снова наоборот, совсем не по-человечески выгибает. Водички бы и дать, да в доме нет ни капли. Неожиданно воду отключили, и нет запаса.
И слава Богу - потом ты понимаешь. И не надо было водички давать, даже если бы была. А как откажешь в воде? Тоже нельзя отказывать - откуда-то знаешь. Это дилемма. Хорошо, что в доме не было ни капли воды - понимаешь. Не надо было решать дилемму.
А как едешь на велосипеде, и такая обида, потому что эта, как её - ну, мать у неё ещё чёрная, и бабка чёрная - так мама и тётки говорят, хотя какая она чёрная, она крашеная, а бабка та вообще всегда в платке, ну, это не о цвете волос, уже ты понимаешь - так эта пришла к вам в компанию и принесла с собой вино. Вино и вино. Мальчики выпили и сразу обо всех забыли, только на эту смотрят, а вас остальных будто и нет.
Ну что, красивая она такая, так у нас тоже есть красивые. Ладно, ты не красивая, но остальные-то какие!
И твой мальчик, да, тоже совсем сдурел, как тебя даже зовут забыл...
Это потому что не Юра. Был бы тот Юра твой мальчик – он бы не забыл…
Тогда садишься на велосипед и едешь - типа ну вас! Будто - а надоели вы мне. Пойдём со мной, моя собака, и где мой тут велосипед - и вперёд, а жара, конечно, южное лето, степь и полдень, куда ты, дура, будет солнечный удар и нос облупится, а тебе плевать, так обидно, едешь, разгон с горы, кстати, тормоза плохо работают - ну, тут свой прикол есть. Ногу в сандалии забрасываешь на переднее колесо (там специально для такого дела крыло снято) и по колесу подошвой - чем не тормоз.
Высокое искусство, уметь надо. Пару раз с горы через руль приложишься об асфальт - и овладеешь.
Вдруг смотришь - куст растёт. Степь выжжена, а этому хоть бы что. Растёт в своём сорнячественном великолепии и даже цветёт буйно.
Чертополох.
Будяк по-нашему.
Зачем-то тормозишь, подходишь, мыслишь - потом цветы срываешь, колешь руки, но рвёшь уверенно и самозабвенно.
Собака смотрит удивлённо - ты что, с ума сошла? Нет, я понимаю ромашки, васильки или эти, как вы любите, придурки-люди - а, петрушку. Но это колючее тебе зачем?
- Хочу. Красивый потому что. - собаке отвечаешь.
Такой букет привозишь, как вызов, как эпатаж.
А кто цветочек взял - того и взяла.
А кто смел - тот свою победу и съел.
Нет-нет, это образно, чертополох есть не надо, его по-другому используют.
Действует - будь-будь. Особенно если слова нужные придумать.
Вооооот...
Наконец ты и добралась до слов.
До мха этого эфемерного.
До трав.
А эта, дочь и внучка чёрных - к ним мужчин нельзя пускать, спустя ещё много лет понимаешь. А как не пускать, когда все по-соседски. Помочь, то-сё, а вдруг праздник, застолье?
Мужчины потом страдают.
ну, как чем страдают? - плохой работой желудка. Или, наоборот, хорошей.
В смысле - ну, вы поняли.
Как поест там мужчина - так у того бедняги рвота, да ещё и с кровью.
А попробуй накажи мужчине, чтобы ничего не ел в том доме. А там, допустим, вкусно. И он весь день работал, по-соседски помогал, так что, обидеть хозяев отказом от стола?
Снова дилемма.
Да и попробуй ему докажи, он же ничему не поверит. Они, мужчины, в силу природы своей такие, неверящие.
Ну, дикие люди, что с них взять - приходится изощряться, всякие хитрости придумывать, позвать быстренько домой, как будто что-то случилось, а там уже стоит что-то такое альтернативное, и запахами исходит, тогда нужно ещё намекнуть на прохладные простыни, и плевать, что у тебя бельё замочено, и дети скоро из школы придут, изощряйся как хочешь, расчитай до минуты, но жрать в чёрном доме своему мужчине не позволь!
Ну, и сама, конечно, ты же помнишь - ну никогда не делай приворот!
Вот это и называется НЕМАТРИАРХАТОМ.
Но это всё потом...
Дяди суетятся, усаживаясь в "Москвич", тётки посмеиваются над ними, желают сома и щуку, бабушка осуждающе поджимает губы, бабушка знает, что перед рыбалкой вообще ничего желать нельзя, старшая сестра смотрит на всё это свысока, иронично-тяжёлым взглядом - она невеста, невестам положено свысока смотреть. А менее-старшая сестра подмигивает мне.
Я же в ответ сощуриваю один глаз - я не умею подмигивать так красиво как она, тогда я придумала прищуривать один глаз, тоже симпатично получается - и торжествующе поднимаю вверх руку тыльной стороной к сестре.
Сестра смешно вытягивает губы в трубочку, разводит руками и картинно вздыхает.
Да.
Сегодня мой триумф.
Я бы могла и даже хотела бы с братьями и самой младшей сестрой сейчас пребывать в процессе развёртывания боевых сил в зарослях амброзии - но я не могу.
Положение обязывает.
Сегодня городской дядя-доцент поцеловал мне руку. И все это видели, все!
Он въехал на своей новой машине в бабушкин двор и вышел из неё, поправляя всегдашний свой галстук. А дядя-доцент всегда в галстуке, даже когда он готовится идти спать и ходит по квартире уже в трусах и майке, этот галстук присутствует. И, прежде чем улечься в постель, он снимает галстук и бережно вешает его на спинку стула. А иногда, признавалась тётя, забывает, так в галстуке и ложится.
Он вышел из машины - и тут я спрыгнула прямо перед ним и почти на него, со стремянки, на которой полустояла-полувисела, цепляясь за толстые виноградные лозы, обвивающие длинную перголу в бабушкином дворе.
Я спрыгнула и ойкнула, ногу ушибленную поджимая, руками подол платья расправляя, проверяя, не разорвалось ли - платье надето было нейлоновое, почти прозрачное, и даже польский бюстгальтер можно было рассмотреть, если кто внимательный.
И дядя наклонился, взял мою грязную руку и поцеловал её.
И все это видели, все! - теперь я руку вверх подняла и требовательно сестре показывала.
Ты обещала, дари новый бюстгальтер!
Здесь можно всё, и всё отзовётся.
... Я знала одну - её врачи приговорили.
Врачи часто приговаривают, и ещё чаще не по делу, а просто так, страхуясь, но эту приговорили всерьёз. Она - к одним врачам, к третьим - все в один голос...
Там такая стадия была, что в те времена это приговор. Нет, можно посопротивляться. Будешь валяться на койке и приподниматься только ради рвоты. Потом будешь лысой ходить. Лучи опять же...
Но это так, барахтанье.
Я говорила с ней, когда она была в расцвете сил и красоты своей распрекрасной, яркой такой, что проходящие автобусы сворачивали шеи на сторону, не в силах фары от красоты её оторвать.
- И что ты делала, что? - я спрашивала, видя её здоровый румянец, а у...
"... у женщины, как опыт учит нас, здоровье с красотою неразлучны.
Вы свежестью так радуете взор, что лишь бродяга, лишь глупец докучный, который до рассудка не дорос, вам о здоровье задал бы вопрос!"
- И что ты делала, что? - я жадно спрашивала.
Мне нужен был ответ, меня недавно тоже приговорили, я к одним врачам, к третьим - нет, резать и всё, и дай Бог выкарабкаться после разреза.
"Итак, что вы благополучны, зная по вашим восхитительным чертам - хочу спросить, сеньора дорогая - насколько я благополучен сам?"
-Маркиз, вы, лишний раз блистая, образчик вкуса подаёте нам! - она мне отвечала.
Она мне отвечала на самом деле так:
- А я тогда уехала к морю, решила напоследок у моря побыть, там я вышла ночью на побережье, разделась и вошла в воду. Я поплыла и стала как рыба и как море. Я спрашивала - и даны были мне ответы. У меня хватило времени и денег только на два дня у моря. Вернувшись, я закупила морской соли и каждый вечер начала принимать такие ванны... Я растворяла морскую соль в воде, ложилась в ней, закрывала глаза и...
- Что и?.. - я спросила.
- Ну, это невозможно объяснить. - сказала она мне. - Там ещё были слова и масла капельки в воде. Но всё это фигня. Неважно. Могла быть и простая вода. Я представляла, как вымывается всё из меня.
- И? - я спросила.
- И врачи через три месяца сказали о ремиссии.
- Могло ли это быть совпадением? - спросила я.
- Ремиссия? Совпадением? - она спросила и с улыбкой посмотрела на меня. - Могло. Чего не может быть в это мире...
Там были слова, морская соль и капли масла. Возможно, был там ещё этот мох придуманный и эфемерный.
Она стала как рыба и как море - и победила.
... Я знала одну - она услышала приговор и не поверила.
Тогда ей снова сказали, ей показали результаты анализов, её тыкали лицом её прекрасным и смеющимся в результаты обследований, ей объясняли на пальцах, что с ней произошло. Тогда она задумалась.
Ушла от кабинетов и взглядов возмущённых и сострадательных - и пришла к маме.
Она знала, что у мамы есть ответ и спросила об ответе.
Мама тогда уже давно была мёртвой.
- Помнишь, у нас отравили собаку? - спросила мёртвая мама. - Ты помнишь, что она делала, эта собака, куда ползла и что искала? Стань той собакой и ползи. Ищи. То, что тебе нужно, растёт под твоими ногами, детка моя.
Тогда она пошла в поле и не нашла.
Она пошла в лес. Стала отравленной собакой, и стала лесом.
Она нашла то, что под ногами, готовила... Там были слова ещё, и кое-что ещё...
Возможно, там был даже тот эфемерный мох.
Потом она прожила ещё пятнадцать лет. И ещё проживёт, наверное.
... Я знала одну - на неё однажды упало небо.
Она бежала по жизни, она летела, и небо над ней держали, и вдруг оно упало и прямо на неё. Твоё небо падает всегда прямо на тебя.
Тогда она упала, придавленная тяжестью упавшего неба, и не смогла подняться.
Её спасли, но так...
Тогда она поднялась и поползла. Она ползла, а небо продолжало падать и прихлопывать её ещё больнее, так что подняться трудно и невозможно. Трудно идти под небом, когда тот, кто держал его, вдруг перестал его держать.
Но она ползла, иногда уже становясь на четвереньки, и радуясь этим четверенькам, потом начала распрямляться. Потом стала ходячим и прямостоячим - иногда. Но это было уже много.
Потом она посмотрела в зеркало и ужаснулась тому, что сделало с ней упавшее небо.
И пошла ко всем своим.
- Это дети такое сделали. Это знакомо. - сказала её бездетная тётка, мамина сестра, умершая двенадцать лет назад.
- Это любовь ещё такое делает. - сказала её мама, умершая ровно через сорок дней после своей сестры.
- Это жизнь. - вздохнула бабушка, умершая двадцать три года назад.
- Это ты что-то сделала неправильно. - сказала старшая сестра, умершая восемь лет назад.
Сестра сияла гладким блестящим лбом, смотрела взглядом тяжёлым.
- Это ничего. - сказали все они вместе. - Здесь просто нужно подождать. Это ты рождаешься. Рождаются медленно и трудно. Ты подожди. Как кошка ждёт выздоровления. Стань кошкой. И придёт следующая жизнь. Ты женщина, у тебя много жизней.
... Этой третьей, которую я знала - была я.
... Этой второй, которую я знала - тоже была я.
Стать птицей, собакой, кошкой, рыбой - и тихо плыть, ползти или лететь, и ждать, ждать, пока родишься ты в новом своём каком-то виде и качестве - это труднее всего и это самое сложное колдовство.
Я столько раз рождалась за свою жизнь, что даже перестала считать. Очень много раз. Считать устала.
Шесть раз. Вспомнила.
Но это всё потом, а пока что...
... я так и не поняла, когда они ушли из двора и сада после отъезда дядьев и старшего брата, так что я снова осталась одна.
Вот только что менее старшая сестра учила меня, как чистить грязные ногти на руках и ругала за грязь и цыпки.
- Мы халабуду строили... - слабо оправдывалась я.
Тётка взяла миску и ушла в сад, вскоре вернувшись без миски.
Миска, наполненная яблоками, осталась под деревом. Вернутся мужчины - принесут.
Бабушка поставила в электрическую духовку очередную порцию пирожков.
Мама подошла к умывальнику, около которого шипела на меня менее старшая сестра, пытаясь вычистить чёрные кромки моих ногтей - поправила пряди волос, выбившиеся из длинной моей, надоевшей, сил нет, косы.
Потом мне дали в руки корзинку и велели пойти в курятник, собрать яйца.
Курятник был единственным сарайчиком из всех хозяйственных построек на бабушкином дворе, в котором не водились мыши.
Попробовали бы они там водиться!
Иногда лихая мышь заскакивала сделать разведку боем - так бабушкины боевые куры тут же набрасывались на неё, очень её ругали и заклёвывали до смерти. А через несколько минут от неё оставался только хвостик.
В бабушкином курятнике был едкий запах куриного помёта, потому что таким слоем на полу лежали куриные какашки, но мы любили туда ходить с корзинкой или с мисочкой. Мы дрались за право собирать яйца, произрастающие в соломе, покрывающей куриные гнёзда.
Яйца были такими чистыми, а некоторые тёплыми.
Мне поручили собрать яйца - и это было как награда. Братья вернутся, а я перехватила удовольствие. А нечего играть в войнушку, когда тут происходят важные дела!
Дела ещё не происходили, но намечались, я это чувствовала.
То ли должно было прозвучать какое-то слово, то ли беда какая должна нагрянуть, а к любой беде нужно подготовиться - не зря же тётки, мама, бабушка и сёстры согласились и на рыбалку одних мужчин, и на войнушку других, и уединяются, уединяются...
Вот, вернулась с корзинкой, полной яиц - а их уже нет во дворе и летней кухне. Тишина - и даже голоса не слышатся. Значит, в доме. Из дома голоса обычно слышны только, если зайти со стороны, там, где три сливы. Бабушка их особенно ценит, называет "угорка".
Ладно, если мне нельзя во двор, и про новый бюстгальтер только разговоры говорили, а когда ещё подарят, и подарят ли - тогда я пойду есть "угорку". Тихонько пойду.
Подслушивать я научилась рано.
К маме часто приходили женщины. Встревоженные приходили, всклокоченные какие-то. К бабушке тоже приходили.
Тогда нам с братом делают сигнал такой - бровями. Шевельнут бровями - значит, мы должны выйти. Если мы вдруг замешкались - брови поднимаются чуть выше. И это последнее предупреждение. При гостях ничего не скажут, но потом - ох, лучше бы нам не родиться.
Бить не будут, нас не бьют, особенно меня. Я девочка. Девочек нельзя даже шлёпать.
Но потом так посмотрят, или такое что-то скажут...
Ну, например:
- Мне стыдно за тебя.
Ага, это только кажется, что ничего особенного. А если услышать тон и увидеть взгляд - нет, лучше бы шлёпали, наверное.
Но интересно же, о чём там говорят. И эти женщины, они мамы и бабушки детей, с которыми мы или дружим или не очень. Во втором случае обязательно надо знать.
Приходится подслушивать.
Дома если - сложнее. Мама начеку, не проведёшь, у мамы опыт, она учительница.
У бабушки проще. Есть три сливы "угорка". И я тихонько иду за угол дома к сливам.
Нам разрешают есть всё из дерева, фрукты мыть необязательно. Это только городские тёти своим кричат, чтобы всё мыли.
Мытые фрукты невкусные. особенно "угорка". Она тусклая, будто пыльная, но если натереть её о рукав или подол - "угорка" блестит. Вымытая так не блестит.
Очень люблю такие сливы. Эта любовь меня и подвела.
Мне бы по-хитрому, мне потом брат сказал как надо.
Надо было сорвать пару слив и держать их в руке. Тихонько сидя под окном. Это единственное окно, которое открывается. И если вдруг застанут – сливы показать. А я что, я сливы тут ем и вообще ничего не слышу, нужны вы мне!
А я стояла под окном и сливы дёргала. Косточками стреляла за забор. Конечно, услышали.
Но часть разговора я прослушать успела, и сразу поняла, что всё это об очень старшем брате. Таком старшем, что я пару раз даже назвала его дядей. Он очень обиделся. И дальше я себя контролировала. По имени называла. Но всё равно "ты" ему говорить было трудно.
Очень старший брат женился очень давно. И всё было хорошо. Страшно красивая жена его - длинные светлые волосы, задумчивый такой взгляд и улыбка хорошая, мягкая улыбка - родила ребёнка, хорошенькую девочку. Но не очень любила привозить эту девочку на наши семейные сборы. И сама почти никогда не приезжала.
А потом брат стал задумчивый и раздражительный. Один раз даже накричал на нас.
Приезжал, ходил на рыбалку, а мы на велосипедах привозили ему пирожки от бабушки в качестве обеда - так он сидит и смотрит на поплавок. А поплавка будто не видит.
Подъедешь, остановишься подальше и пешком подходишь, чтобы рыбу не распугать резким тормозом.
Он тогда взгляд на нас переведёт и как будто сразу не узнаёт.
Вечером у дяди в комнате сидит на диване, а бабушка нас туда не впускает.
Дядя на гитаре играет, а очень старший брат тихо поёт. Мы как-то через окно посмотрели - сидит, поёт. Плохо поёт, лучше бы не пел.
Потом он вообще начал быть пьяным. Как приедет - так пьяный.
Вот об этом все и говорили, мне так показалось - пока я "угорку" срывала.
- Так шо ти думаєш? - спрашивает бабушка.
- Та підливає ж! – шёпотом кричит тётка, мать очень старшего брата.
И все выдыхают - это слышно даже под сливу.
Что там подливают, я понять не могу. Может, яду? - я Шекспира недавно читала, там ядом все любили. Кто в ухо, кто прямо как лимонад, но очень ядом любили травиться.
Я пугаюсь и мне так жаль очень старшего брата. Поёт плохо, и ни на какие важные темы с ним не пообщаешься - но брат же всё-таки.
- Точно? - спрашивает моя мама, она всегда за презумпцию невиновности, это выражение я знаю, мне недавно объясняли.
- Та не те що точно, а абсолютно точно! - вмешивается бездётная тётка. - Вона сама казала, я чула. Для них це все обнаковенне діло! І мати її про це спокійно каже. Вона своєму усе життя підливає. Та ви б бачили того свата!
О. На сцене появился какой-то сват.
Я всегда путаюсь в этой родственной символике званий. Всегда надо подумать и вспомнить, что они означают и кем кто кому приходится.
Ага. Сват - это папа жены брата. Кажется, так.
Так что, и его ядом травят?
Ну, что за люди!
- А що сват? - спрашивает бабушка.
Бабушка подобна лоцману. Она тихонько фырчит моторчиком и будто направляет путь эскадры в нужное русло.
- Та страшне! - говорит тётка. - Як той манекен. Сидить і дивиться перед себе. Вона йому щось скаже, він встане, піде, зробе. І знову сидить. І п"є ж.
- Боже-Боже. - говорит бабушка. - І чим ті люди думають?
- Нє, ну пачиму? - вмешивается старшая сестра. Невеста она, ишь как расхрабрилась! - Єслі трошки, і на добре діло, так тоді можна.
Вот это её ПАЧИМУ я ненавижу.
Я знаю, ей кажется, она этим пачимой показывает свою городскую суть и принадлежность. А на самом деле похожа на эту бедняжку из фильма "За двома зайцями", на Проню Прокоповну. Недавно показывали, так над этой Проней все смеялись. А мне её было жалко. Особенно в последних кадрах, когда она говорит о своей любви и сигаретке.
Но сестра сейчас получит - я предвкушаю.
Бабушка тоже такого не любит.
И вот лоцманский катер спокойно и неторопливо запускает мотор.
- Ти б уже вирішила, як ти говориш - на українській мові чи по-русски? А то таке, ні вашим, ні нашим. - спокойно говорит бабушка.
- Да-да! - тут же подхватывает тётка.
Тётку тоже ждёт взбучка за сына, моего старшего брата - а он пил, пил, ага, бабушка видела и все видели, а за руль сел, и дядьев к реке повёз. А тётка говорила - не пил.
Поэтому тётке необходимо перед бабушкой выслужиться.
- Да-да! - подхватывает тётка. - Ні Богу свічка, ні чорту кочерга.
И тут же падает тишина.
Вот это тётка стратила - кручу я головой и задумчиво тяну на себя ветку, особенно щедро усыпанную сливами.
Бабушка терпеть не может слова чёрт.
Она считает, что это слово вообще произносить нельзя. И никогда я не слыхала от неё этого слова.
Но как же жить без слова чёрт? - а бабушка выходит из положения, произнося вместо непроизносимого - Він... или Той...
Но надо слышать, как она произносит эти слова - мурашки бегут по спине.
Похоже, бабушка реально боится этого персонажа.
- Так... Добалакались... - говорит бабушка, а я довольно улыбаюсь.
Я слышу неловкую паузу, мне кажется, я чувствую сконфуженность тётки. Это как если мне бы мама сказала:
- Мені за тебе соромно.
А лучше бы отшлёпала.
Нет, я против тётки ничего не имею. Тётка держит фигуру, и очень много её вещей переезжают ко мне, там чуть ушить в талии и бёдрах, немного короче сделать и всё прекрасно сядет. Тётка дольше одного сезона ничего не носит, ну, а меня это полностью устраивает.
Только её вещи уже слишком модные, не все девчонки у нас понимают, поэтому дразнят.
Все эти вещи на обложках журналов мод, их только мама выписывает в селе - но не будешь же гоняться за девочками с этими журналами, чтобы тыкать, тыкать, мордами их туда, прямо в пахучие глянцевые обложки, потом журнал скатать одной рукой, а второй рукой держать её за косу, чтобы не вырвалась - и по голове, по голове её журналом, по спине, по этой кофточке, купленной на базаре, такой кофточки нет ни в одном журнале мод, такая она уже не модная, но зато точно такие кофточки есть у пяти девочек нашего класса, и я бы отдала половину тёткиного гардероба за одну такую кофточку! А мне не купят, потому что немодная, и потому что тётка снабдила меня так, что даже нет нужды покупать что-то новое!
Но всё равно я тётке благодарна, и у неё есть вкус, так все говорят.
Но всё равно тётка иногда вызывает раздражение.
- Сыночек, ты вымыл фрукты?
- Сыночек, чисти зубы и брейся!
Сыночка, кстати, давно женить пора - а она ему про зубы напоминает. Да он и так эти зубы по три раза на дню выдраивает!
И бреется, кстати, регулярно. Я никогда не видела его колючим. Ну чего тогда к человеку приставать?
Представляя конфуз обычно умной и хитрой тётки, я довольно улыбаюсь и тяну на себя сливовую ветку.
Ветка, и без того отягощённая невыносимым изобилием пыльных слив "угорок", трещит и обрушивается на меня...
http://diana-ledi.livejournal.com/921252.html ч.1
http://diana-ledi.livejournal.com/921396.html ч.2
http://diana-ledi.livejournal.com/921724.html ч.3
http://diana-ledi.livejournal.com/921991.html окончание
И то так - когда они всплывают эпизодами, цветными такими картинками из памяти.
Вот семечко яблочное. Его надо обязательно съесть. Зачем, почему - не понимаешь, но так надо. Не то чтобы ты любила яблочные семечки, но надо как семя подсолнечное разгрызть и глотнуть. Ещё что-то сказать при этом. И - так потом и сбудется.
Всегда сбывается.
Потом костёр и кто-то говорит, что это же Ивана Купала. Просто вышли развести костёр и испечь картошку. А тут вспомнили, что это ночь на Ивана Купала. Тогда уходишь в темноту с фонариком и срываешь какие-то стебли. Обязательно разные и определённое число. Тогда возвращаешься к костру и вбрасываешь. Никто не спрашивает зачем.
Потом, спустя много лет, вспомнишь, что тогда срывала, в первый раз - прочтёшь, сверишь - всё правильно срывала.
Пепел от того костра тоже не оставишь весь, а с собой возьмёшь. Кто говорил брать с собой, кто учил, во что заворачивать и что с ним дальше делать - не помнишь. Помнишь первый результат. Всегда на следующий после ночи купальской день, и только до двух часов дня почему-то.
И все следующие результаты, из года в год. Все разные, но похожие. Как Скорую вызывают к одной, соседка она, фельдшер стоит рядом с диваном и ничего не понимает, а её на диване выгибает колесом, только наоборот, как будто "мостик" делает. И она тебя зовёт. Вот вынь ей да положь тебя, и хоть тресни.
Или как стучат в дверь требовательно и отчаянно, дверь открываешь - а там эта...
ну, неважно, кто. Не к ночи вспомнить. Потом ей ещё голову под мостом отрезали. Жуткая была история.
Так вот, сползает она по дверному косяку и у тебя водички просит. Колотит её, страшно смотреть, и выгибает снова наоборот, совсем не по-человечески выгибает. Водички бы и дать, да в доме нет ни капли. Неожиданно воду отключили, и нет запаса.
И слава Богу - потом ты понимаешь. И не надо было водички давать, даже если бы была. А как откажешь в воде? Тоже нельзя отказывать - откуда-то знаешь. Это дилемма. Хорошо, что в доме не было ни капли воды - понимаешь. Не надо было решать дилемму.
А как едешь на велосипеде, и такая обида, потому что эта, как её - ну, мать у неё ещё чёрная, и бабка чёрная - так мама и тётки говорят, хотя какая она чёрная, она крашеная, а бабка та вообще всегда в платке, ну, это не о цвете волос, уже ты понимаешь - так эта пришла к вам в компанию и принесла с собой вино. Вино и вино. Мальчики выпили и сразу обо всех забыли, только на эту смотрят, а вас остальных будто и нет.
Ну что, красивая она такая, так у нас тоже есть красивые. Ладно, ты не красивая, но остальные-то какие!
И твой мальчик, да, тоже совсем сдурел, как тебя даже зовут забыл...
Это потому что не Юра. Был бы тот Юра твой мальчик – он бы не забыл…
Тогда садишься на велосипед и едешь - типа ну вас! Будто - а надоели вы мне. Пойдём со мной, моя собака, и где мой тут велосипед - и вперёд, а жара, конечно, южное лето, степь и полдень, куда ты, дура, будет солнечный удар и нос облупится, а тебе плевать, так обидно, едешь, разгон с горы, кстати, тормоза плохо работают - ну, тут свой прикол есть. Ногу в сандалии забрасываешь на переднее колесо (там специально для такого дела крыло снято) и по колесу подошвой - чем не тормоз.
Высокое искусство, уметь надо. Пару раз с горы через руль приложишься об асфальт - и овладеешь.
Вдруг смотришь - куст растёт. Степь выжжена, а этому хоть бы что. Растёт в своём сорнячественном великолепии и даже цветёт буйно.
Чертополох.
Будяк по-нашему.
Зачем-то тормозишь, подходишь, мыслишь - потом цветы срываешь, колешь руки, но рвёшь уверенно и самозабвенно.
Собака смотрит удивлённо - ты что, с ума сошла? Нет, я понимаю ромашки, васильки или эти, как вы любите, придурки-люди - а, петрушку. Но это колючее тебе зачем?
- Хочу. Красивый потому что. - собаке отвечаешь.
Такой букет привозишь, как вызов, как эпатаж.
А кто цветочек взял - того и взяла.
А кто смел - тот свою победу и съел.
Нет-нет, это образно, чертополох есть не надо, его по-другому используют.
Действует - будь-будь. Особенно если слова нужные придумать.
Вооооот...
Наконец ты и добралась до слов.
До мха этого эфемерного.
До трав.
А эта, дочь и внучка чёрных - к ним мужчин нельзя пускать, спустя ещё много лет понимаешь. А как не пускать, когда все по-соседски. Помочь, то-сё, а вдруг праздник, застолье?
Мужчины потом страдают.
ну, как чем страдают? - плохой работой желудка. Или, наоборот, хорошей.
В смысле - ну, вы поняли.
Как поест там мужчина - так у того бедняги рвота, да ещё и с кровью.
А попробуй накажи мужчине, чтобы ничего не ел в том доме. А там, допустим, вкусно. И он весь день работал, по-соседски помогал, так что, обидеть хозяев отказом от стола?
Снова дилемма.
Да и попробуй ему докажи, он же ничему не поверит. Они, мужчины, в силу природы своей такие, неверящие.
Ну, дикие люди, что с них взять - приходится изощряться, всякие хитрости придумывать, позвать быстренько домой, как будто что-то случилось, а там уже стоит что-то такое альтернативное, и запахами исходит, тогда нужно ещё намекнуть на прохладные простыни, и плевать, что у тебя бельё замочено, и дети скоро из школы придут, изощряйся как хочешь, расчитай до минуты, но жрать в чёрном доме своему мужчине не позволь!
Ну, и сама, конечно, ты же помнишь - ну никогда не делай приворот!
Вот это и называется НЕМАТРИАРХАТОМ.
Но это всё потом...
Дяди суетятся, усаживаясь в "Москвич", тётки посмеиваются над ними, желают сома и щуку, бабушка осуждающе поджимает губы, бабушка знает, что перед рыбалкой вообще ничего желать нельзя, старшая сестра смотрит на всё это свысока, иронично-тяжёлым взглядом - она невеста, невестам положено свысока смотреть. А менее-старшая сестра подмигивает мне.
Я же в ответ сощуриваю один глаз - я не умею подмигивать так красиво как она, тогда я придумала прищуривать один глаз, тоже симпатично получается - и торжествующе поднимаю вверх руку тыльной стороной к сестре.
Сестра смешно вытягивает губы в трубочку, разводит руками и картинно вздыхает.
Да.
Сегодня мой триумф.
Я бы могла и даже хотела бы с братьями и самой младшей сестрой сейчас пребывать в процессе развёртывания боевых сил в зарослях амброзии - но я не могу.
Положение обязывает.
Сегодня городской дядя-доцент поцеловал мне руку. И все это видели, все!
Он въехал на своей новой машине в бабушкин двор и вышел из неё, поправляя всегдашний свой галстук. А дядя-доцент всегда в галстуке, даже когда он готовится идти спать и ходит по квартире уже в трусах и майке, этот галстук присутствует. И, прежде чем улечься в постель, он снимает галстук и бережно вешает его на спинку стула. А иногда, признавалась тётя, забывает, так в галстуке и ложится.
Он вышел из машины - и тут я спрыгнула прямо перед ним и почти на него, со стремянки, на которой полустояла-полувисела, цепляясь за толстые виноградные лозы, обвивающие длинную перголу в бабушкином дворе.
Я спрыгнула и ойкнула, ногу ушибленную поджимая, руками подол платья расправляя, проверяя, не разорвалось ли - платье надето было нейлоновое, почти прозрачное, и даже польский бюстгальтер можно было рассмотреть, если кто внимательный.
И дядя наклонился, взял мою грязную руку и поцеловал её.
И все это видели, все! - теперь я руку вверх подняла и требовательно сестре показывала.
Ты обещала, дари новый бюстгальтер!
Здесь можно всё, и всё отзовётся.
... Я знала одну - её врачи приговорили.
Врачи часто приговаривают, и ещё чаще не по делу, а просто так, страхуясь, но эту приговорили всерьёз. Она - к одним врачам, к третьим - все в один голос...
Там такая стадия была, что в те времена это приговор. Нет, можно посопротивляться. Будешь валяться на койке и приподниматься только ради рвоты. Потом будешь лысой ходить. Лучи опять же...
Но это так, барахтанье.
Я говорила с ней, когда она была в расцвете сил и красоты своей распрекрасной, яркой такой, что проходящие автобусы сворачивали шеи на сторону, не в силах фары от красоты её оторвать.
- И что ты делала, что? - я спрашивала, видя её здоровый румянец, а у...
"... у женщины, как опыт учит нас, здоровье с красотою неразлучны.
Вы свежестью так радуете взор, что лишь бродяга, лишь глупец докучный, который до рассудка не дорос, вам о здоровье задал бы вопрос!"
- И что ты делала, что? - я жадно спрашивала.
Мне нужен был ответ, меня недавно тоже приговорили, я к одним врачам, к третьим - нет, резать и всё, и дай Бог выкарабкаться после разреза.
"Итак, что вы благополучны, зная по вашим восхитительным чертам - хочу спросить, сеньора дорогая - насколько я благополучен сам?"
-
Она мне отвечала на самом деле так:
- А я тогда уехала к морю, решила напоследок у моря побыть, там я вышла ночью на побережье, разделась и вошла в воду. Я поплыла и стала как рыба и как море. Я спрашивала - и даны были мне ответы. У меня хватило времени и денег только на два дня у моря. Вернувшись, я закупила морской соли и каждый вечер начала принимать такие ванны... Я растворяла морскую соль в воде, ложилась в ней, закрывала глаза и...
- Что и?.. - я спросила.
- Ну, это невозможно объяснить. - сказала она мне. - Там ещё были слова и масла капельки в воде. Но всё это фигня. Неважно. Могла быть и простая вода. Я представляла, как вымывается всё из меня.
- И? - я спросила.
- И врачи через три месяца сказали о ремиссии.
- Могло ли это быть совпадением? - спросила я.
- Ремиссия? Совпадением? - она спросила и с улыбкой посмотрела на меня. - Могло. Чего не может быть в это мире...
Там были слова, морская соль и капли масла. Возможно, был там ещё этот мох придуманный и эфемерный.
Она стала как рыба и как море - и победила.
... Я знала одну - она услышала приговор и не поверила.
Тогда ей снова сказали, ей показали результаты анализов, её тыкали лицом её прекрасным и смеющимся в результаты обследований, ей объясняли на пальцах, что с ней произошло. Тогда она задумалась.
Ушла от кабинетов и взглядов возмущённых и сострадательных - и пришла к маме.
Она знала, что у мамы есть ответ и спросила об ответе.
Мама тогда уже давно была мёртвой.
- Помнишь, у нас отравили собаку? - спросила мёртвая мама. - Ты помнишь, что она делала, эта собака, куда ползла и что искала? Стань той собакой и ползи. Ищи. То, что тебе нужно, растёт под твоими ногами, детка моя.
Тогда она пошла в поле и не нашла.
Она пошла в лес. Стала отравленной собакой, и стала лесом.
Она нашла то, что под ногами, готовила... Там были слова ещё, и кое-что ещё...
Возможно, там был даже тот эфемерный мох.
Потом она прожила ещё пятнадцать лет. И ещё проживёт, наверное.
... Я знала одну - на неё однажды упало небо.
Она бежала по жизни, она летела, и небо над ней держали, и вдруг оно упало и прямо на неё. Твоё небо падает всегда прямо на тебя.
Тогда она упала, придавленная тяжестью упавшего неба, и не смогла подняться.
Её спасли, но так...
Тогда она поднялась и поползла. Она ползла, а небо продолжало падать и прихлопывать её ещё больнее, так что подняться трудно и невозможно. Трудно идти под небом, когда тот, кто держал его, вдруг перестал его держать.
Но она ползла, иногда уже становясь на четвереньки, и радуясь этим четверенькам, потом начала распрямляться. Потом стала ходячим и прямостоячим - иногда. Но это было уже много.
Потом она посмотрела в зеркало и ужаснулась тому, что сделало с ней упавшее небо.
И пошла ко всем своим.
- Это дети такое сделали. Это знакомо. - сказала её бездетная тётка, мамина сестра, умершая двенадцать лет назад.
- Это любовь ещё такое делает. - сказала её мама, умершая ровно через сорок дней после своей сестры.
- Это жизнь. - вздохнула бабушка, умершая двадцать три года назад.
- Это ты что-то сделала неправильно. - сказала старшая сестра, умершая восемь лет назад.
Сестра сияла гладким блестящим лбом, смотрела взглядом тяжёлым.
- Это ничего. - сказали все они вместе. - Здесь просто нужно подождать. Это ты рождаешься. Рождаются медленно и трудно. Ты подожди. Как кошка ждёт выздоровления. Стань кошкой. И придёт следующая жизнь. Ты женщина, у тебя много жизней.
... Этой третьей, которую я знала - была я.
... Этой второй, которую я знала - тоже была я.
Стать птицей, собакой, кошкой, рыбой - и тихо плыть, ползти или лететь, и ждать, ждать, пока родишься ты в новом своём каком-то виде и качестве - это труднее всего и это самое сложное колдовство.
Я столько раз рождалась за свою жизнь, что даже перестала считать. Очень много раз. Считать устала.
Шесть раз. Вспомнила.
Но это всё потом, а пока что...
... я так и не поняла, когда они ушли из двора и сада после отъезда дядьев и старшего брата, так что я снова осталась одна.
Вот только что менее старшая сестра учила меня, как чистить грязные ногти на руках и ругала за грязь и цыпки.
- Мы халабуду строили... - слабо оправдывалась я.
Тётка взяла миску и ушла в сад, вскоре вернувшись без миски.
Миска, наполненная яблоками, осталась под деревом. Вернутся мужчины - принесут.
Бабушка поставила в электрическую духовку очередную порцию пирожков.
Мама подошла к умывальнику, около которого шипела на меня менее старшая сестра, пытаясь вычистить чёрные кромки моих ногтей - поправила пряди волос, выбившиеся из длинной моей, надоевшей, сил нет, косы.
Потом мне дали в руки корзинку и велели пойти в курятник, собрать яйца.
Курятник был единственным сарайчиком из всех хозяйственных построек на бабушкином дворе, в котором не водились мыши.
Попробовали бы они там водиться!
Иногда лихая мышь заскакивала сделать разведку боем - так бабушкины боевые куры тут же набрасывались на неё, очень её ругали и заклёвывали до смерти. А через несколько минут от неё оставался только хвостик.
В бабушкином курятнике был едкий запах куриного помёта, потому что таким слоем на полу лежали куриные какашки, но мы любили туда ходить с корзинкой или с мисочкой. Мы дрались за право собирать яйца, произрастающие в соломе, покрывающей куриные гнёзда.
Яйца были такими чистыми, а некоторые тёплыми.
Мне поручили собрать яйца - и это было как награда. Братья вернутся, а я перехватила удовольствие. А нечего играть в войнушку, когда тут происходят важные дела!
Дела ещё не происходили, но намечались, я это чувствовала.
То ли должно было прозвучать какое-то слово, то ли беда какая должна нагрянуть, а к любой беде нужно подготовиться - не зря же тётки, мама, бабушка и сёстры согласились и на рыбалку одних мужчин, и на войнушку других, и уединяются, уединяются...
Вот, вернулась с корзинкой, полной яиц - а их уже нет во дворе и летней кухне. Тишина - и даже голоса не слышатся. Значит, в доме. Из дома голоса обычно слышны только, если зайти со стороны, там, где три сливы. Бабушка их особенно ценит, называет "угорка".
Ладно, если мне нельзя во двор, и про новый бюстгальтер только разговоры говорили, а когда ещё подарят, и подарят ли - тогда я пойду есть "угорку". Тихонько пойду.
Подслушивать я научилась рано.
К маме часто приходили женщины. Встревоженные приходили, всклокоченные какие-то. К бабушке тоже приходили.
Тогда нам с братом делают сигнал такой - бровями. Шевельнут бровями - значит, мы должны выйти. Если мы вдруг замешкались - брови поднимаются чуть выше. И это последнее предупреждение. При гостях ничего не скажут, но потом - ох, лучше бы нам не родиться.
Бить не будут, нас не бьют, особенно меня. Я девочка. Девочек нельзя даже шлёпать.
Но потом так посмотрят, или такое что-то скажут...
Ну, например:
- Мне стыдно за тебя.
Ага, это только кажется, что ничего особенного. А если услышать тон и увидеть взгляд - нет, лучше бы шлёпали, наверное.
Но интересно же, о чём там говорят. И эти женщины, они мамы и бабушки детей, с которыми мы или дружим или не очень. Во втором случае обязательно надо знать.
Приходится подслушивать.
Дома если - сложнее. Мама начеку, не проведёшь, у мамы опыт, она учительница.
У бабушки проще. Есть три сливы "угорка". И я тихонько иду за угол дома к сливам.
Нам разрешают есть всё из дерева, фрукты мыть необязательно. Это только городские тёти своим кричат, чтобы всё мыли.
Мытые фрукты невкусные. особенно "угорка". Она тусклая, будто пыльная, но если натереть её о рукав или подол - "угорка" блестит. Вымытая так не блестит.
Очень люблю такие сливы. Эта любовь меня и подвела.
Мне бы по-хитрому, мне потом брат сказал как надо.
Надо было сорвать пару слив и держать их в руке. Тихонько сидя под окном. Это единственное окно, которое открывается. И если вдруг застанут – сливы показать. А я что, я сливы тут ем и вообще ничего не слышу, нужны вы мне!
А я стояла под окном и сливы дёргала. Косточками стреляла за забор. Конечно, услышали.
Но часть разговора я прослушать успела, и сразу поняла, что всё это об очень старшем брате. Таком старшем, что я пару раз даже назвала его дядей. Он очень обиделся. И дальше я себя контролировала. По имени называла. Но всё равно "ты" ему говорить было трудно.
Очень старший брат женился очень давно. И всё было хорошо. Страшно красивая жена его - длинные светлые волосы, задумчивый такой взгляд и улыбка хорошая, мягкая улыбка - родила ребёнка, хорошенькую девочку. Но не очень любила привозить эту девочку на наши семейные сборы. И сама почти никогда не приезжала.
А потом брат стал задумчивый и раздражительный. Один раз даже накричал на нас.
Приезжал, ходил на рыбалку, а мы на велосипедах привозили ему пирожки от бабушки в качестве обеда - так он сидит и смотрит на поплавок. А поплавка будто не видит.
Подъедешь, остановишься подальше и пешком подходишь, чтобы рыбу не распугать резким тормозом.
Он тогда взгляд на нас переведёт и как будто сразу не узнаёт.
Вечером у дяди в комнате сидит на диване, а бабушка нас туда не впускает.
Дядя на гитаре играет, а очень старший брат тихо поёт. Мы как-то через окно посмотрели - сидит, поёт. Плохо поёт, лучше бы не пел.
Потом он вообще начал быть пьяным. Как приедет - так пьяный.
Вот об этом все и говорили, мне так показалось - пока я "угорку" срывала.
- Так шо ти думаєш? - спрашивает бабушка.
- Та підливає ж! – шёпотом кричит тётка, мать очень старшего брата.
И все выдыхают - это слышно даже под сливу.
Что там подливают, я понять не могу. Может, яду? - я Шекспира недавно читала, там ядом все любили. Кто в ухо, кто прямо как лимонад, но очень ядом любили травиться.
Я пугаюсь и мне так жаль очень старшего брата. Поёт плохо, и ни на какие важные темы с ним не пообщаешься - но брат же всё-таки.
- Точно? - спрашивает моя мама, она всегда за презумпцию невиновности, это выражение я знаю, мне недавно объясняли.
- Та не те що точно, а абсолютно точно! - вмешивается бездётная тётка. - Вона сама казала, я чула. Для них це все обнаковенне діло! І мати її про це спокійно каже. Вона своєму усе життя підливає. Та ви б бачили того свата!
О. На сцене появился какой-то сват.
Я всегда путаюсь в этой родственной символике званий. Всегда надо подумать и вспомнить, что они означают и кем кто кому приходится.
Ага. Сват - это папа жены брата. Кажется, так.
Так что, и его ядом травят?
Ну, что за люди!
- А що сват? - спрашивает бабушка.
Бабушка подобна лоцману. Она тихонько фырчит моторчиком и будто направляет путь эскадры в нужное русло.
- Та страшне! - говорит тётка. - Як той манекен. Сидить і дивиться перед себе. Вона йому щось скаже, він встане, піде, зробе. І знову сидить. І п"є ж.
- Боже-Боже. - говорит бабушка. - І чим ті люди думають?
- Нє, ну пачиму? - вмешивается старшая сестра. Невеста она, ишь как расхрабрилась! - Єслі трошки, і на добре діло, так тоді можна.
Вот это её ПАЧИМУ я ненавижу.
Я знаю, ей кажется, она этим пачимой показывает свою городскую суть и принадлежность. А на самом деле похожа на эту бедняжку из фильма "За двома зайцями", на Проню Прокоповну. Недавно показывали, так над этой Проней все смеялись. А мне её было жалко. Особенно в последних кадрах, когда она говорит о своей любви и сигаретке.
Но сестра сейчас получит - я предвкушаю.
Бабушка тоже такого не любит.
И вот лоцманский катер спокойно и неторопливо запускает мотор.
- Ти б уже вирішила, як ти говориш - на українській мові чи по-русски? А то таке, ні вашим, ні нашим. - спокойно говорит бабушка.
- Да-да! - тут же подхватывает тётка.
Тётку тоже ждёт взбучка за сына, моего старшего брата - а он пил, пил, ага, бабушка видела и все видели, а за руль сел, и дядьев к реке повёз. А тётка говорила - не пил.
Поэтому тётке необходимо перед бабушкой выслужиться.
- Да-да! - подхватывает тётка. - Ні Богу свічка, ні чорту кочерга.
И тут же падает тишина.
Вот это тётка стратила - кручу я головой и задумчиво тяну на себя ветку, особенно щедро усыпанную сливами.
Бабушка терпеть не может слова чёрт.
Она считает, что это слово вообще произносить нельзя. И никогда я не слыхала от неё этого слова.
Но как же жить без слова чёрт? - а бабушка выходит из положения, произнося вместо непроизносимого - Він... или Той...
Но надо слышать, как она произносит эти слова - мурашки бегут по спине.
Похоже, бабушка реально боится этого персонажа.
- Так... Добалакались... - говорит бабушка, а я довольно улыбаюсь.
Я слышу неловкую паузу, мне кажется, я чувствую сконфуженность тётки. Это как если мне бы мама сказала:
- Мені за тебе соромно.
А лучше бы отшлёпала.
Нет, я против тётки ничего не имею. Тётка держит фигуру, и очень много её вещей переезжают ко мне, там чуть ушить в талии и бёдрах, немного короче сделать и всё прекрасно сядет. Тётка дольше одного сезона ничего не носит, ну, а меня это полностью устраивает.
Только её вещи уже слишком модные, не все девчонки у нас понимают, поэтому дразнят.
Все эти вещи на обложках журналов мод, их только мама выписывает в селе - но не будешь же гоняться за девочками с этими журналами, чтобы тыкать, тыкать, мордами их туда, прямо в пахучие глянцевые обложки, потом журнал скатать одной рукой, а второй рукой держать её за косу, чтобы не вырвалась - и по голове, по голове её журналом, по спине, по этой кофточке, купленной на базаре, такой кофточки нет ни в одном журнале мод, такая она уже не модная, но зато точно такие кофточки есть у пяти девочек нашего класса, и я бы отдала половину тёткиного гардероба за одну такую кофточку! А мне не купят, потому что немодная, и потому что тётка снабдила меня так, что даже нет нужды покупать что-то новое!
Но всё равно я тётке благодарна, и у неё есть вкус, так все говорят.
Но всё равно тётка иногда вызывает раздражение.
- Сыночек, ты вымыл фрукты?
- Сыночек, чисти зубы и брейся!
Сыночка, кстати, давно женить пора - а она ему про зубы напоминает. Да он и так эти зубы по три раза на дню выдраивает!
И бреется, кстати, регулярно. Я никогда не видела его колючим. Ну чего тогда к человеку приставать?
Представляя конфуз обычно умной и хитрой тётки, я довольно улыбаюсь и тяну на себя сливовую ветку.
Ветка, и без того отягощённая невыносимым изобилием пыльных слив "угорок", трещит и обрушивается на меня...
http://diana-ledi.livejournal.com/921252.html ч.1
http://diana-ledi.livejournal.com/921396.html ч.2
http://diana-ledi.livejournal.com/921724.html ч.3
http://diana-ledi.livejournal.com/921991.html окончание
